Мой любимый размер

Он грубо вдавил изумленную женщину в закаленное стекло душевой кабины. Она вскрикнула, словно от боли.

- Я выполняю твоё пожелание, дорогая,- ненавидя себя заорал Егоров, с удовлетворением заметив искры страха в наглых глазах жены. – Тебе же нравятся животные. Тот мальчишка из спорт бара - он жеребец, так ты кажется его называла. Или бобик из СПА - послушный песик. Маша, не стоит считать меня клоуном. Я боец элитного подразделения, хоть и бывший. И знаешь что, мне плевать. Ты права. Мы не семья, уясни. И уже не станем. Нет семей без детей, нет любви без верности и доверия. А у нас этого ничего нету.

- Пусти,- взвизгнула Машка. Дернулась в его захвате, как муха в объятиях толокнянки. – Придурок. У меня синяки теперь будут. Совсем одурел. А по - поводу твоих слов, дорогой. Придется тебе смириться с тем, что ты мой. Не отпущу и не отдам никому. Я тебя люблю.

-Ты мной владеешь, только и всего,- выдохнул полкан.

-Вась, ну если тебе так нужен ребенок, ну давай попробуем. Егоров, я готова хоть сейчас начать стараться. И папа говорит, что пора уже ему внками обзаводиться. Он тогда...

 Машка закуталась в пушистое полотенце, став похоже на квохчущую мокрую курицу Василий рассмеялся, с облегчением, словно сбросил с души камень. Ну понятно, теперь и дети нужны стали, а то фонтан благополучия прикроет папенька.

 Да, он одурел. От этой чертовой жизни без любви, от ненавистной, навязанной ему жены, от того, что не сдох восемь лет назад. Он одурел от запаха Светки сегодня. От того, что восемь лет она ходила здесь, рядом, а он боялся найти ее, боялся, что она просто рассмеется ему в лицо. Не рассмеялась сегодня. Ему показалось, что ей больно, и так захотелось укрыть ее, спрятать от всех бед. Все могло бы быть иначе. А теперь... А теперь он хочет только одного – видеть ее каждый день, и плевать на то что было раньше. Главное ведь настоящее. Настояшее, в котором ему снова нет места. В этом настоящем ее охраняет опасный цербер, которого он просто обязан оградить от общества. Странно, но от того, что теперь Светке может быть больно и страшно он не испытывал удовлетворения. Ему было жаль эту маленькую испуганную женщину. Он поговорит с ней. Так и будет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Я лягу спать в гостевой,- спокойно сказал Егоров, задвигая дверцу кабины.- Маш, прости, я устал. Подождут генеральские внуки.

******

- Забудь, ты ему не нужна. Он просто сбежал от ответственности тогда, и сейчас ему хочется поиграться, понимаешь? Егоров женат, давно и прочно. И ничего не изменится, такие браки нельзя просто разрушить щелчком пальцев. Там шкурный интерес, — в голосе Катьки прозвучало столько злости, что я вздрогнула. Моя смешливая сестра оскалилась, как волчонок, и с силой бросила в мойку тарелку. – Нормальный же мужик за тобой ухлестывает, а ты снова танцуешь лезгинку на граблях. Егоров ни одной твоей слезинки не заслуживает. Или не помнишь, как мы уезжали из родного дома?

 Я все помнила. Такое не забывается. У мамы тогда случился сердечный кризис. Катька совсем малышка, да я с пузом. Нашу жизнь сделали невыносимой. И мы позорно смылись, за бесценок продав любимый дом, который папиными руками был доведен до нашего идеала. Почти доведен. Папа умер, оставив недоделанной прихожую. Как плакала мама, когда обнаружила на новенькой двери надпись, что ее дочь шлюха, написанную несмывающейся краской.

- Кать. Тагир за мной не ухаживает, просто в знак благодарности нас пригласил в гости,- вздохнула я, понимая, что сестра моя права. Права во всем.- И тарелки не виноваты ни в чем. Это папин сервиз. Не надо, Кать. Я поняла все.

- Благодарность, Светик, это бутылка дешевого шампанского и коробка «Просторов»,- хмыкнула Катюшка. Интересно, откуда в ней столько мудрости? Она младше, но в житейских вопросах, похоже, переплюнет меня метров на двадцать.- А Тагир, твой, Ромуальдович с глузду съехал, только слюни не пускает.

- Да ну тебя,- вспыхнула я, судорожно запихивая в пляжную уродскую сумку, собранные в гости вещи. Черт. Ну почему у меня нет нормального саквояжа, на худой конец спортивного бага. Слова Катьки царапнули душу. И я бы с головой нырнула в этот омут, но...

- Дай сюда, горе,- вздохнула сестра, легко сложила теплую детскую кофточку,  монаший купальник, старенькие детские плавки, с принтом «Фиксики» и игрушечного робота. – Купальник у тебя, конечно, бомба. Ромуальдыч ослепнет от красотищи, шапку еще надо такую, знаешь...

- Шляпу,- подсказала я.- И он не мой.

- Оооо, немой, богатый и влюбленный альфа – мечта, а не мужчина. Так вот, о чем это я? А да, чепец, как у бенекдиктианки. Будешь как развратная монашка. Хотя, в таком пляжном костюме, не, не развратная, скорее давшая обет безбрачия, — заразительно захохотала моя несносная сестрица.  Я не сдержалась, и тоже прыснула со смеху, представив физиономию шефа, если я появлюсь пред его светлыми очами в белом апостольнике и купальнике с маленькой дырочкой на боковом шве. Времени зашить уже не осталось. Но там не заметно, почти.