Мой личный враг

когда Филипп приехал, он сидел на диване, а три подруги, расположившись вокруг него, преданно, не отрываясь, смотрели ему в лицо и ревели. Одна начинала, другая подхватывала и завершала хоровое выступление третья. Маша держала его за руку и не отпускала, даже когда он пробовал вытащить руку, чтобы налить им водки.

Знакомясь с Филиппом, он улыбнулся летящей короткой улыбкой, совершенно преобразившей его сожженное загаром очень усталое лицо. Он будто извинялся перед чужим человеком за близких ему людей, устроивших такой кошачий концерт, и Филипп почувствовал ревность, зависть и еще что-то неопределимое.

Стоило просидеть полгода в какой-то дыре, чтобы тебя встретили так, как встретили его эти девчонки...

- Вы Сашкин муж, да? - спросил этот человек. - Я Вешнепольский. Иван.

Филиппу тоже налили водки, и он покорно выпил, удивляясь тому, что этот человек так откровенно любим и нужен всем трем "дамам", которых Филипп привык считать своими.

Он ничего не понял из их бессвязных рассказов о том, как Александра встретила Ивана на улице, как они шли потом до Машиного дома, как колотили в дверь и как Машка - дура! - упала в обморок.

Филипп видел, что Ивану до смерти хочется остаться вдвоем со своей Машей, но он держался, принимая их истерическую радость и еще не веря, что жив и здоров и-с ними! Благодарный им за столь буйный прием, он молча улыбался и тискал Машину руку, иногда прикрывая глаза, как будто от боли...

Иван проводил их до машины, именно он. Маша, повисшая на его руке, в счет не шла. Она ничего не видела и не понимала, кроме того, что держится за эту большую, загорелую, любимую руку...

- Мне бы с вами поговорить, - обратился Иван к Филиппу, прощаясь. Уже погруженная в машину, Александра стучала в стекло и неистово махала рукой, как будто уезжала в Антарктиду. - Я отосплюсь, немного сориентируюсь в ситуации и позвоню.

- Пожалуйста, - с удивлением сказал Филипп.

"Что он может обо мне знать? - мелькнула у него мысль. - Сегодня мы видели друг друга первый раз в жизни".

- Вы... поосторожнее, - посоветовал Иван, обнимая Машу за плечи. - Черт знает, что здесь творится. Я завтра же позвоню. А Сашка пусть дома посидит.

- Вам что-то известно? - спросил Филипп довольно холодно.

- Сегодня днем я вытащил ее из-под машины, - сказал Иван. - Вылетела, как из-под земли, и пропала. Ни номеров, ничего... Не думаю, что это случайность.

У Филиппа екнуло сердце, по позвоночнику прошел холодок.

- Да, - согласился он, - это не случайность. Вот что, Иван... Вы завтра, когда... выспитесь, позвоните мне на мобильный. Договоримся о встрече.

- Мне бы нужно кое-что выяснить, - морщась, проговорил Иван.

- Нет, - твердо сказал Филипп, - не нужно. Сначала поговорите со мной.

Тон у него странным образом изменился. Теперь он говорил так, что Иван Вешнепольский, журналист и солдат, обожженный боями и пленом, не стал ему возражать.

- Доедет? - спросил Филипп, кивая на Ладу, заводившую мотор "Хонды" на другой стороне.

- Доедет, - улыбнулся Иван. - Она часто ездит не приходя в сознание.

И они расстались до завтра.

Александра на соседнем сиденье перестала петь и сообщила Филиппу, что сегодня вернулся Иван Вешнепольский.

- Я знаю, - сказал Филипп. - Ты мне лучше ответь, как я тебя на пятый этаж потащу? Лифт-то опять не работает...

Из всех отмечавших в Потаповском переулке возвращение Ивана Вешнепольского Лада Ильина оказалась самой трезвой.

После разговора с Викой алкоголь ее не брал, да она и не слишком старалась напиться. Она была счастлива, что вернулся Иван, счастлива, что счастлива Маша. Полвечера она проревела над их внезапным сказочным воссоединением, а полвечера - над своей загубленной жизнью.

Было и еще кое-что.

Иван произвел на нее удручающее впечатление. Она знала его меньше всех, может быть, поэтому сразу увидела, как чудовищно, непоправимо он изменился. Ни Санька, ни Маня в счастливом угаре встречи не обратили на это внимания, а Лада не могла отделаться от мысли, что это совсем не тот человек, который в сентябре водил Александру в бар обедать.

Он очень похудел, как-то усох и съежился, а был громадный, широкий, необъятные плечи, руки-лопаты. Он носил свитера, не признавая официальный пиджачно-галстучный стиль, и, когда засучивал рукава, больше походил на кузнеца, чем на журналиста. Ему совершенно не шла его легкомысленная светлая машина, и, как подозревали редакционные барышни, поголовно в него влюбленные, именно поэтому он купил массивную и широкую "Тойоту".

Лада смотрела на него, и у нее от жалости прерывалось дыхание. Ребенок, которого хочется утешить... А еще несколько месяцев назад трудно было даже представить, что Иван Вешнепольский способен вызывать жалость.