Мой личный враг

— Как бонапартист воспринял твой выход на работу, да еще с утра до ночи? — уже обычным своим тоном спросила Лада. Она не была ни распущенной, ни циничной, но, разговаривая подобным образом, проще жить…

— Не заметил, — сообщила Александра, с наслаждением откусывая от пирога. — Про «с утра до ночи» он еще не знает, но, думаю, когда узнает, тоже не заметит. Знаешь, Лад, он тут еды привез из «Седьмого континента» почти на сто пятьдесят долларов. К чему бы это, ты не знаешь?

— На сколько? — выпучила глаза впечатлительная Ладка.

— На сколько слышала, — подтвердила Александра. — Я думаю, может, он жулик?

— Говорила я тебе — не выходи за него! — воскликнула Лада. — А может, он не жулик, а миллионер?

— Это я миллионер, а не он, — отозвалась Александра. — По крайней мере, я больше похожа на миллионершу. Если б ты только видела, во что он одет…

— Я не видела! — отрезала Лада. — Ты же его в секрете держишь, как будто он принц Чарлз, а мы с Маней две герцогини и мечтаем его у тебя отбить.

— Да не в этом дело!.. — с досадой возразила Александра. И они замолчали.

— Поедем, что ли? — предложила Лада. — Девятый час. Я уже все материалы на эфир сдала, мне больше делать нечего.

— Поедем, — согласилась Александра.

— Тогда я за вещами схожу, а ты спускайся. Моя машина на той стороне стоит, почти у входа. Я сегодня рано приехала, мне хорошее место досталось…

Это была вечная проблема — в «Останкине» всегда негде было оставить машину.

— Странно, — внезапно решившись, сказала Александра, когда Лада была у самой двери. — Почему именно меня попросили смонтировать этот фильм? Что-то тут не так.

Лада обернулась, вопросительно посмотрела на подругу:

— Что «не так»? Что ты все время выдумываешь?

— Не могу понять, в чем дело, — призналась Александра. — То ли кажется мне, то ли правда я что-то упустила…

Почему-то интуиция на этот раз подвела Ладу Ильину.

— Когда кажется, креститься надо, — сказала она сердито. — У тебя просто нервное расстройство.

И ушла.

В холле у Александры развязался ботинок.

Она нагнулась, чтобы зашнуровать его, а когда выпрямилась, прямо на нее шла Вика Терехина в голубой норковой шубе и высоких, до безупречных бедер, сапогах.

— Я что тебе сказала, дрянь паршивая? — подойдя вплотную, ласково спросила Вика. Александра даже попятилась от нее: не хватало только публичного скандала в переполненном вечернем останкинском холле.

— Ты что, не поняла? — наступала на нее Вика. — Мне повторить? Я по два раза не повторяю! Что тебе тут надо? Что ты здесь делаешь? Тебя однажды выставили отсюда, еще хочется? Так я мигом организую!

Александра молчала. У нее пересохло во рту и сдавило горло.

— Здесь тебе не место! — Вика говорила спокойно, даже весело. — Здесь не место шлюхам, не умеющим держать себя в руках. Забудь про телевидение, дура, иди где-нибудь полы помой, в каком-нибудь вокзальном сортире! Там твое настоящее место. Поняла? Еще раз увижу — вышвырну из здания к черту!

Она обошла Александру, как неодушевленный предмет, и, обернувшись, добавила, как будто забила последний гвоздь в гроб Александры Потаповой:

— Сучка!

Александра выскочила на улицу, перебежала дорогу, добралась до Ладиной машины и только тут позволила себе заплакать.

Филипп разговаривал по телефону, а Александра без звука смотрела кассету с одной из программ Вешнепольского. В архиве ей дали десятка два обычных, непрофессиональных кассет, которые можно было смотреть на домашнем видеомагнитофоне. Это ее очень обрадовало, потому что какое-то время не нужно было ездить в «Останкино», а следовательно, отпадала опасность встретиться с Викой.

Конечно, она придумала тридцать три достойных ответа, которыми при случае могла бы сразить Вику наповал, но отлично знала, что никогда ими не воспользуется. Слаба и труслива была Александра Потапова. Однажды, на экзамене по химии, она упала в обморок, и бабушка потом сказала, что она ведет себя «недостойно».

Филипп разговаривал по-французски. Александра не понимала ни слова и не понимала даже, о чем можно разговаривать так подолгу. В последнее время у него появилась такая манера: приезжая домой, он ужинал, садился на диван со своей щегольской мобильной трубкой и говорил, говорил… Александре страшно было представить, сколько денег у него уходит на эти разговоры.

Может, у него во Франции любимая, которая ждет не дождется его приезда? Спросить бы, но как-то неловко…

Он уезжал из дома довольно рано, около девяти, и приезжал в десять вечера. Чем он занимается целый день, Александра не представляла.

Ну какие особые занятия могут быть у иностранного журналиста в чужой столице?

Присутствовать на каких-нибудь встречах, брать интервью, скучать на популярных театральных постановках и толкаться в толпе возле Царь-пушки. Что еще?

Но этой программы явно маловато на двенадцать часов, да еще каждый день. Он не писал заметок, его лэп-топ большую часть времени простаивал закрытый. Что-то он на нем, конечно, делал, но к скорбному писательскому труду это, совершенно очевидно, отношения не имело.