Как может кто-то так сильно возбуждать, даже не прикасаясь, смерив одним лишь взглядом? Это какая-то магия.
— Бедный Шурик! Если вы так на работу ходите, Ульяна Сергеевна, — хрипит Ткаченко, — то мне его очень и очень жаль, ваше общение неизбежно приведёт к фрустрации, проблемам эндокринной системы и заболеваниям сосудов.
— Это ещё почему?
— Да вы огонь, а не завуч, Ульяна Сергеевна! У него отсохнет, — прекратив бесстыже ползать взглядом по телу, смотрит в глаза. — Можно я к вам в школу подам документы? Когда там надо? Первого сентября? Или в августе, заранее? Буду на ваши уроки фортепиано ходить и слюной на клавиши капать, — прибалдев, качает головой Ткаченко.
Опомнившись, дёргаюсь вправо и срываю двумя здоровыми пальцами
с вешалки плащ. Как могу обматываю нижнюю половину тела, но при этом теряю бретельки маечки, оголяя добрую половину груди.
— Ух, смотрел бы и смотрел!
Сглатывает слюну, бросая хищный взгляд на кружевную часть костюма.
А я беру себя в руки, становлюсь ровно, опять поправляю одежду, сдуваю упавшие пряди с лица. Хоть и чувствую дикое влечение, но не поддаюсь.
Я ему не Майка! Не Иришка! Не Сашенька! Вот именно! Я — Ульяна Сергеевна! Я на доске почета вишу… иногда!
Меня этими его штучками не возьмешь!
— Вы зачем сюда пришли в... — строго смотрю на часы на стене, — в восемь часов утра?!
— Переломы и вывихи подошли к концу, а вот недосказанность между нами осталась. Поэтому я пришёл лично удостовериться, что никакого гражданского мужа и детей у вас нет.
— Это с чего вдруг такие выводы?
— У вас взгляд борющейся с самой собой женщины! Дамы замужем смотрят исподтишка и ведут себя иначе.
— А это что значит?!
— Вы меня хотите, но слишком круты и непокОбелимы, чтобы признаться в этом даже самой себе.
— А не пошли бы вы, Константин Леонидович, в... — Делаю паузу, задохнувшись. — Обратно в травматологию!
— Нет! Не пойду! Всю ночь там отпахал!
Доктор Зло ещё раз жадно осматривает меня с нескрываемым интересом. И, засунув медкарту под мышку, шагает мимо меня.
Внутрь квартиры! Прямо в обуви! Без приглашения! Совсем офигел!
Из-за пульса, бьющегося в ушах, я не могу начать ругаться. Опять падает давление. А ещё я дышу как при острой нехватке кислорода.
Кажется, у меня появилась Ткаченкофобия — это такое заболевание, для которого характерна патологическая боязнь закрытого пространства, особенно наедине с доктором Зло.
Глава 12
— Он педиатр, что ли, не пойму?
— Мама, ну какой педиатр, ей-богу? — Веду плечом и сжимаю недовольно губы. — У нас что, дети в доме есть? С чего вдруг у меня в кровати будет спать педиатр?
— А с чего у тебя в принципе в кровати спит какой-то доктор?
— Ну потому что он устал. У него было много пациентов срочных всю ночь.
— А, ну это всё меняет, — понимающе приподнимает брови, поправляя очки, слышу — издевается.
— Мама?!
— Сейчас терапевта не дождёшься, разве что с давлением пятьсот на триста, и то скажут: фигушки, вызывайте скорую и умирайте по дороге в дежурную. А тут пришёл сам и спит. Поэтому я и решила, что он педиатр.
— Очень логично, прям очень-очень, Наталья Викторовна.
— Ну не все такие умные, как моя дочь, не каждому достаётся должность завуча в школе, некоторые просто ведут кружок по рисованию.
— Изостудия — это не просто кружок по рисованию. У вас в Доме учителя есть мольберты и палитры, значит, вы почти что приличное учебное заведение.
— Так почему он здесь спит, доченька? Этот твой «не педиатр».
— Потому что он травматолог, а у меня куча травм.
— О как. Интересное дело, когда у меня начались проблемы с коленями, Лев Валерьянович ни разу не приходил ко мне спать. Это инновационные методы лечения, что ли, не пойму? У вас, молодых, сейчас всё по-особенному.
Закатываю глаза.