Мой лейтенант

Они глотнули из фляги и поели тушенки в полном молчании. Потом Пинчук повел Маланова и Егорова на другую сторону оврага. Он сначала хотел Егорова поставить рядом с собой, но раздумал: «На другой стороне безопаснее». Он каждому выбрал поудобнее место и показал, куда тот должен стрелять.

Через полчаса Пинчук вернулся, и Давыдченков, удивленный его ориентировкой в темноте, сказал:

— Ты, Леха, будто кошка.

Пинчук не ответил. С большими предосторожностями они прошли по краю балки, и за кустами Пинчук положил руку на плечо Давыдченкова.

— Ну вот, Вася, твоя позиция, — шепнул он. — Целься туда, вон в направлении этой макушки. Смотри не перепутай.

— А ты?

— Я пройду вперед метров триста.

— Зачем так далеко?

— Это недалеко, Вася. Если бы не фашисты, мы с тобой могли аукаться.

— А может, мне туда встать, а тебе тут?

— Это почему?

— Ты командир…

— Нет, я должен быть там, — шепнул Пинчук и сжал руку Давыдченкова. — Стрелять по сигналу ракеты. Понял?

— Понял.

— В крайнем случае…

— Что?

— Ты остаешься за меня.

— Ерунду говоришь.

— Конечно ерунду. Это я так, для порядка.

Пинчук повернулся и скрылся в темноте. Прошелестела близко ветка, будто птица вспорхнула, затем снова стало тихо.

Выставив вперед руки, Пинчук минут двадцать петлял среди кустов и деревьев, выбирая себе место, раза два сучок больно царапнул его по щеке, он тер ее ладонью и проклинал темноту.

Перед большим деревом с раскидистой кроной (хотя Пинчук и не видел ее, но догадывался: у такой толстой сосны должна быть широкая крона) он остановился и вздохнул. Теперь он тоже на месте.

Отсветы каких-то огней слабо возникали иногда в балке, постукивал ритмично движок. Но в ту сторону Пинчук почти не смотрел, он поглядывал на часы и ждал самолетов. Скоро они должны прилететь, и тогда начнется самое главное. Может, самолеты уже поднялись с далекого аэродрома. Он неожиданно вспомнил Варю: над ее землянкой, где она спит или дежурит, конечно, часто летают самолеты — к этому все привыкли, и, если самолеты и в этот раз пролетят над ней, наверняка ей и в голову не придет, что они летят к нему, что они будут кружить над ним.

Нет, когда бываешь там, у себя, и смотришь, как в небе летит стая мощных птиц, направляясь на бомбежку врага, то прежде всего думаешь о летчиках. Так уж повелось: летчик и цель, а кто наводит на эту цель — это лишь звено в большой цепи, по крайней мере для летчиков, которые сейчас летят к ним. Они будут смотреть из своих кабин, они увидят взлет его ракеты и трассы пуль трех его товарищей, но кто эти люди, стоящие на земле, для них это не так важно, главное — чтобы точно была показана цель.

Пинчук вздохнул и снова посмотрел вверх: кажется, макушки деревьев чуть обозначились; он взглянул на часы и опять вверх, на небо, — сомнений не было, небо посветлело.

И вдруг он услышал далекий протяжный звук. Он сразу узнал его, отличив от натужного воя автомобилей на дороге, от ленивого постукивания движка в лесу. Он вдыхал этот звук, как вдыхают воздух, и чувствовал, что его грудь тоже наполняется гудением. Все ближе, ближе — все небо вокруг уже гудело, и макушки деревьев, казалось, покачивались, придавленные мощным ревом моторов, Пинчук еще раз посмотрел на часы и, сдерживая дыхание, вынул из-за пояса ракетницу, медленно поднял ее, целясь в промежуток между макушками.

Он почувствовал толчок в руке, быстро перезарядил ракетницу и сделал еще два выстрела. Три красные ракеты пробуравили ночную мглу. Тут же по другую сторону балки небо дугообразно прочертили разноцветные трассы — это Маланов и Егоров. Пинчук отбежал в сторону и хотел дать очередь из автомата, но, когда он прицелился, вдруг стало очень светло. Прямо над головой закачались осветительные «фонари», в балке поднялась суматошная стрельба, затараторила, захлебываясь, автоматическая пушка, хлесткая очередь ударила по веткам дерева, около которого стоял Пинчук. Он лег и в тот же миг услышал нарастающий вой бомб.

Взрывы в балке слились в один протяжный гул. Повсюду над лесом висели осветительные ракеты, даже пни были видны отчетливо. Пинчук вскочил и бросился через кустарник и неожиданно увидел себя вот так же бегущим в сорок первом году на Старосмоленском шоссе, тогда так же фосфоресцировали в темном небе нарядные белые звезды, потому что немцы свои налеты всегда начинали с праздничного фейерверка. Давнее видение, словно короткая вспышка, мелькнуло в глазах. Пинчук бежал сейчас и думал об одном, чтобы белых «фонарей» в небе было как можно больше, чтобы было как можно светлее.

Лес вокруг содрогался от взрывов, Пинчук тяжело дышал и, подбежав к Давыдченкову, махнул рукой, и оба, не сказав друг другу ни слова, побежали к условленному месту. На краю оврага они остановились, Давыдченков несколько минут возился с мешкам, прислушиваясь и озираясь по сторонам.

— Чего они копаются, — сказал он шепотом.

— Сейчас придут, — ответил Пинчук.

— Пора бы.