Мой генерал

— Я все понял, — любезно закончил он. — Наконец-то. Ты не подала бы мне руки. Ты не плюнула бы в мою сторону. И когда я в первый раз спросил у тебя про кошку, ты запулила бы в меня моим же ведром с мальками.

Марина молча смотрела на него.

— Я должен был сразу представиться, конечно. Но у меня тут дело, и я не хочу, чтобы оно закончилось, так и не начавшись.

«Она никогда не скажет, что наш сын похож на меня, — вдруг подумал он уныло. — Никогда. И дело, оказывается, не в том, что я плохо старался, или говорил не то, или не смотрел бразильские сериалы. Все дело в том, что у нас имеются глубокие идеологические противоречия».

Федор Тучков Четвертый — генерал, разумеется! — понятия не имел, что должен делать дальше. Оправдываться? Раскаиваться? Выставить ее, голую, в холл? Забыть о том, что она существует?

— Федор, я не хотела тебя обидеть. Просто у нас дома…

— Понятно, понятно. У вас дома хранились архивы Солженицына, а Шаламов прятался в подполе на вашей даче.

— Нет!

— Нет? Или все-таки да?

Он свесился с кровати, подхватил с пола подушку и преувеличенно осторожно пристроил ее на край.

— Если тебя интересуют подробности, то моя работа связана в основном с бумагами. Я пишу и читаю тонны бумаг. Я придумываю комбинации, девяносто процентов из которых никогда не осуществятся и не понадобятся, бог милостив!

— А ты?

— Что?

— Ничего, — бодро сказала Марина, — просто так.

— Я не расстреливаю людей, если ты об этом спрашиваешь. Я занимаюсь внешней разведкой. Я дослужился до генерала не потому, что метко стреляю или разбиваю кирпичи лбом, а потому, что я очень умный, черт тебя побери!

На этом месте Марина почему-то отвлеклась от своих инквизиторских и очень правильных мыслей.

— А кирпичи?

— Что?

— Вы вправду умеете разбивать лбом кирпичи?

— Мы — это кто?

— Ну… спецслужбы.

— Да, — согласился Федор Тучков, не ожидавший такого поворота. — Сотрудников спецслужб учат разным… приемам.

— А тебя?

— И меня учили когда-то. Только я использую голову не для того, чтобы разбивать ею кирпичи. Мы называемся аналитическая разведка. Ходим на работу в галстуках и с портфелями. У нас скучная, кропотливая, нудная работа. Мне очень нравится.

Марина подумала-подумала, покосилась на него и нерешительно пристроилась рядом. Слава богу, он не стал «делать лицо», усмехаться и все в таком духе. Он просто вытянул руку, и она нырнула и вынырнула у него под боком.

За серым окном ровно и усыпляюще шумел дождь.

— Прости меня, — сказала она, помолчав. — Бабушка всегда говорила, что убийца, который убивает на улицах, лучше, чем палач, который убивает просто потому, что это его работа. У нас такая семья, у нас все ненавидят… жандармов и тайную канцелярию.

Федор Тучков Четвертый — генерал контрразведки — молчал.

— Дед погиб. И прадед погиб. Маму ни в один институт не брали. Она жила у своей тетки, бабушкиной сестры, в Трехпрудном переулке. Бабушка не могла вернуться, а про детей Сталин сказал, что они за отцов не отвечают, и мама приехала в Москву. Она возвращалась в переулок, только когда темнело, чтобы ее не видел участковый. Все выходные, летом и зимой, она проводила в парке Горького, чтобы соседи не донесли, что она постоянно живет у тетки.

— Во всем этом виноват… я? — уточнил он и, выпростав руку, потянулся за сигаретами.

— Нет! Не ты, но ваша… система.

— Ни одна система не может быть виновата сама по себе! — Он закурил и с досадой помахал спичкой. На обгорелом кончике болтался живой огонек. Мелькнул и погас, осталась только струйка дыма. — Кто вообще во всем виноват? Ну кто? Кто заварил кашу? Военные? Гражданские? Духовенство? В четырнадцатом году началась война — кто ее начал? Зачем? Почему не остановились, когда поняли, что дальше нельзя, что дальше пропасть? Кто кричал — за войну до победного конца? Ты школьную историю помнишь? Про миллионы серых шинелей, про газовые атаки, про дезертирство?

Он раздраженно стряхнул пепел с сигареты.

— Моя мать всегда говорит, что грибок гниения разрастается только на мертвых тканях. Это закон природы. Живой ткани нет никакой необходимости разлагаться. Даже если на ней поселится какой-нибудь такой грибок, то быстро погибнет.

Они помолчали.

Да уж, подумал он тоскливо и длинно, как будто дождь пошел у него в голове, вот и свяжись с профессоршей. Она и в постели про историческую правду начнет толковать. Осуждать. Распекать. Разбирать по косточкам.

Черт бы ее побрал.

Марина сладко зевнула ему в бок. Он улыбнулся.

Только что она его презирала — за принадлежность «к тайной полиции» и еще за что-то. Теперь от души зевает. Может, и неплохо, что она профессорша!

— Ты говорил, что у тебя тут… а-а-а… прости, пожалуйста… дело.

— Дело.

— Какое?

— Я хотел тебя найти, — зачем-то сказал он. — Правда, оно того стоило?

Марина замерла.

Пожалуй, о его позорной генеральской биографии говорить было проще, а она не хотела усложнять — и так все вышло слишком сложно для одного отпуска.