Мой генерал

Теперь вздохнула Марина. Этот вздох означал все то же — как ты туп, боже мой!

— Я не знаю! Странно, что она наврала. Зачем она вам сказала, что пришла из дома? Вы ведь ее не спрашивали!

— Не спрашивал. Собственно говоря, мне совершенно все равно, откуда именно она пришла.

— Вот именно. А она с ходу заявила, что проспала, бежала и все такое. А ночью она с кем-то разговаривала. Ну, в кустах. Помните?

— Помню.

— Она говорила — уезжай, только попробуй не уехать, я не хочу, чтобы меня видели с тобой, особенно после того, что ты сделал.

— Вы все это запомнили?!

— Ну, конечно, — сказала Марина с досадливой гордостью. Сидеть на бортике было холодно и мокро. Руки покрылись мурашками, она дрожала. — Я уверена, что это имеет отношение к убийству!

— К… убийству?

— Ну да! К трупу в пруду.

Федор Федорович Тучков зачерпнул воды и плеснул себе в физиономию.

— Вы считаете, что это Вероника его утопила и пристегнула ремнем к свае?

— Да не Вероника, а тот, с кем она разговаривала. Вероника — сообщница.

— Ах, вот оно что! — поразился Федор Тучков Четвертый. — А зачем ее сообщник утопил в пруду мирного отдыхающего?

— Не знаю! Это нужно выяснить. Кстати, вы не знаете, когда он приехал?

— Кто?

— Труп. Ну то есть тот, кто впоследствии стал трупом.

— Понятия не имею. Я приехал за день до вас, они уже все здесь были.

— Кто все?

— Все, кто сидит с нами за столом. Вероника с дедом, Юля с Сережей, те двое, что были с вами, когда вы его нашли…

— Галя и Вадим, — подсказала Марина.

— Да, — согласился Федор Тучков. — Элеонора Яковлевна с дочерью, и Геннадий Иванович, и эта… с золотым зубом.

— Валентина Васильна, — опять подсказала Марина, чувствуя себя почти как та, что «написала убийство». Свое убийство она пока еще не написала, но «приключение продолжалось», и вполне в духе Джона Б. Пристли, и героиня получила в бассейне первый поцелуй героя, который под конец, возможно, окажется в выцветших и потертых джинсах, а вовсе не в чудовищной гавайской рубахе!

— Ну да. Все они уже были здесь. Может, у кого-то из них спросить?

— Нет, — решительно сказала Марина, — я уже все придумала.

— Что? — перепугался Федор Тучков.

— Я все выясню и так, спрашивать ни у кого ничего не буду.

— Как это?

— Очень просто, — объявила она с непередаваемым тройным превосходством женщины, доктора наук и профессора.

* * *

На завтрак она, конечно же, опоздала. Вся компания уже перешла к сырникам, когда Марина только приступила к омлету.

Завидев ее, Федор Тучков с другой стороны стола привстал и поклонился вежливенько. На нем были бриджи защитно-колониальнобританского стиля и фиолетовая распашонка. Волосы зачесаны назад волосок к волоску, аккуратно прилизаны в духе Матвея Евгешкина. Если бы Марина своими глазами — как пишут только в романах! — не видела Федора Федоровича почти без какой бы то ни было одежды, она могла бы поклясться, что под распашонкой располагается пузцо, а под бриджами толстые, почти дамские ляжки. И никакого мужчины эпохи Возрождения, и никаких рельефных мышц, и никакой плотной загорелой кожи. Даже щека — чуть небритая, сексуальная, твердая, пахнущая французским одеколоном, которая была так восхитительно близко, и от этой близкой щеки что-то делалось с ней такое, чему она даже названия не знала, — показалась пухленькой, почти купеческой. Неинтересной.

Как он сказал? «Пятничный „я“ сильно отличаюсь от понедельничного? Ты читала Станислава Лема?»

«Кажется, да. Кажется, читала. Только какое отношение великий поляк имеет к тому, что я целовалась с тобой в бассейне и теперь не знаю, что мне делать. Как мне жить после того, как ты поцеловал меня в бассейне?!»

Тут еще обнаружилось, что бок о бок с Тучковым Четвертым сидит Оленька, а рядом с Оленькой на столе горит свеча — очень романтично, особенно для утренней столовой. И вместо шали, в которую она все время куталась — жара не жара, солнце не солнце, — на ней легкомысленный топик, и кудри подняты и заколоты вверх кокетливо, а под столом еще есть юбка, которая распадается на две части по причине разреза, и оттуда выглядывает молочно-белая ножка.

Господи, какой ужас! Какая стыдоба! Мама больше ни за что в жизни не села бы с этими матерью и дочерью за один стол — неприлично так «завлекать» мужчину.

А подле Валентины Васильны по фамилии Зуб и с золотыми же зубами во рту помешался давешний молодой человек, который со зверским лицом молотил воду руками в бассейне. Лицо его было по-прежнему зверским. Он поедал сырники, смотрел исподлобья и был похож на классического киллера из кино — тяжелая, почти голая башка, пустые, как у ящерицы, глаза, плечищи, ручищи, ножищи и больше ничего.

— Мариночка! — радостно закричала Валентина Васильна. — Знакомься, это мой сынок приехал! Павлик! Павлик, поздоровайся с Мариночкой!

— Здрасте, — после некоторой паузы буркнул Павлик, — я вас видел. Вы в бассейне целовались. Вот… с ним.