При невероятном обилии дел по управлению епархией, при «таком долгом дне и такой короткой ночи» митрополит находил время для приема посетителей, жаждущих услышать от него слово утешения и назидания и просто получить благословение. Было замечено, что приходившие к митрополиту с верой и просившие его святых молитв неоднократно получали исцеления. Случалось, что живший на Подворье владыка не отказывал в приеме даже в два часа ночи: для него не было различия между знатными и простыми, богатыми и бедными. Круг посетителей его был широк и разнообразен, не ограничиваясь людьми духовного звания. Политики, ученые, писатели и поэты – кто только не навещал «природного Патриарха» на Троицком подворье! Это место действительно стало средоточием духовной, культурной, политической жизни всей России.
Чем больше я узнавала о митрополите Филарете, тем более поражалась роли его личности – святой личности – в русской истории XIX века, которую нам, русским, легко удается забыть на протяжении жизни всего двух-трех поколений. А когда снова вспоминаем, то деяния этой личности кажутся сказочными, потому что люди, шествуя по пути «прогресса», делаются все более зависимыми от своей «цивилизации», а не от Бога и становятся немощными, безвольными, апатичными и безнравственными. Много раз вспоминала я то мгновение, когда при встрече с настоятелем привиделось мне шествие Истории. Как это событие не назови, но оно заставило меня серьезней задуматься, что каждое мгновение мы вовлечены в постоянно творящуюся Историю. И каждое мгновение можем повлиять на нее – в меру талантов, данных нам от Бога…
А что же с перепиской двух наших великих? Митрополит Филарет был знаком со многими выдающимися литераторами и писателями, читал произведения Г.Р. Державина, И.М. Карамзина, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, И.В. Гоголя, П.Я. Чаадаева…
Александр Сергеевич никогда не был атеистом и умер как христианин, исповедавшись и причастившись Святых Тайн перед смертью. Но случались у великого поэта такие периоды, когда его одолевало безверие, от которого терялся сам смысл жизни. Муки безверия [20] знакомы были поэту с молодости. Подтверждение тому – его стихотворение «Безверие». Оно хоть и было написано на заданную тему к выпускному экзамену в лицее, но в искренности и горячности выраженного чувства, без сомнения, есть личный опыт: несчастный, потерявший веру – «не злодей, собою страждет он… бродит он с увядшею душой, своей ужасною томимый пустотой… ум ищет божества, а сердце не находит…».
В 1828 году, в день своего рождения А.С. Пушкин, написал стихотворение, в котором как бы подводил итог прожитых лет. Итог печальный: «цели нет», «сердце пусто», «празден ум», тоска…
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
Поэт «сознает, что жизнь и всё, ей присущее, – дар, но этот дар Пушкин отвергает: он напрасен, не нужен и случаен, не имеет смысла. Отвержение дара Творца (а чей ещё может быть дар?) есть уже вызов Ему. И что значат эти вечные душевные муки… эта казнь души, зачем она, непонятная и оттого, быть может, бессмысленная? А далее уже не просто вызов, но богоборческий бунт… Власть Творца враждебна твари? Но тогда исполнение Его воли – бессмысленно, если не сказать более. Ничего не может быть страшнее этой мысли, рождаемой в уме человека и в душе его, в сомневающемся уме и в страдающей душе. Мы можем сказать, что сама христианская вера человека сопряжена с несомненным знанием того, что Бог есть высшая Правда, источник справедливости…» (М.М. Дунаев».)
Через полтора года это стихотворение было напечатано в альманахе «Северные цветы». Чутким сердцем узрела нелады в душе поэта дочь Кутузова Е.М. Хитрово, преданный его друг и духовная дочь митрополита Филарета. Она и показала «Дар напрасный…» своему духовному отцу. И буквально через три недели появился поэтический ответ святителя Филарета, который избрал ту же самую стихотворную форму, тот же стихотворный размер, те же три строфы из четырех строк, что и у Пушкина: