Мои друзья скандинавы

Это Русалочка из сказки Андерсена, у всех на виду тоскующая по своем недогадливом принце.

Статуя эта стала как бы вторым гербом города. Русалочка восседает на пепельницах и чернильницах, вышита на платках для сувениров, отпечатана на обложках путеводителей, на бесчисленных открытках. Воспроизведенная в красках, в бронзе, в фарфоре, грустными глазами смотрит она на вас из тысячи сверкающих витрин.

Всюду книжки поэта и книжки о нем. Это хорошо! Иллюстрации к его произведениям. Деньги с его портретом. Улицы его имени. Но детская ночная пижама! Но любимый бутерброд, которого он даже, вероятно, никогда не едал! Но фарфоровые лампы с фигуркой неуклюжего Андерсена, читающего сказки детям, которые сгрудились у него за спиной, прижимаются к нему! Брелоки с длинноносым профилем сказочника. Серебряные ложечки с отштампованным изображением дома, где он появился на свет. Сувениры-платочки «Русалочки». Свечи с силуэтами героев его сказок.

Чуть ли не целая отрасль промышленности строит свое благополучие на андерсеномании! Слава Андерсена как бы уподобилась внезапно открытому в недрах Дании месторождению нефти, которое выгодно эксплуатировать.

Несколько лет назад датские власти объявили, что сказки Андерсена запрещается использовать для названий таких товаров, как «предметы санитарии и гигиены, средства борьбы с вредителями сельского хозяйства и сорняками, необработанные или частично обработанные неблагородные металлы и сплавы, инструменты, моторы, оборудование и запасные части к ним».

«Мы с удовлетворением прочитали в «Ведомостях по регистрации фабричных и торговых марок», — рассказывал мне мой друг датчанин, — что творчество Андерсена возбраняется использовать для рекламы вилок, ложек, колющего и режущего оружия, машинок и ножей для бритья, плавательных снарядов, геодезических приборов».

Как, наверное, жалели фабриканты иголок, что они не успели использовать до этого запрещения для рекламы «Штопальную иглу» Андерсена, а торговцы обувью — его сказки «Красные башмачки» и «Галоши счастья»…

Но как были разочарованы подлинные ценители Андерсена, дочитав до конца это постановление.

Разумный запрет датские власти наложили вовсе не из уважения к литературе или великому сказочнику… Он был вызван лишь тем, что крупнейший концерн «Терслеф и К°» уже зарегистрировал «Сказки Андерсена» для рекламы своих разнообразных товаров: суповых экстрактов, сухих дрожжей, средств для консервирования варенья, эссенции и т. д., и т. п.

Речь шла не о защите гения от оскорбительной торговли его именем, но о защите монопольных «прав» крупной фирмы, о защите ее прибылей.

Датские друзья объясняли мне, что многое делается для привлечения туристов, для получения валюты. Ведь ежегодно миллионы иностранных туристов посещают маленькую Данию. И каждому из этого миллиона людей хочется увезти что-нибудь на память.

В этом, может быть, и есть доля правды. Но мне думается, что торговцы гением, так же как и безвкусные поклонники «приторным елеем» славословий, превращают ворчащего льва в мурлыкающего домашнего котенка и притупляют жало его сатиры с большим успехом, чем это могли сделать его открытые недоброжелатели. До болезненности чуткого ко всем проявлениям ненавистного ему самодовольного мещанства Андерсена превращают в обиходную мелочь мещанского уюта.

«Когда сатирика в виде этикетки наклеивают на бутылки с лимонадом или на пачки с овсяной крупой, он становится безопасным, — как-то с горечью сказал мне выдающийся датский писатель Ханс Шерфиг. — Можно было бы написать горькую, как рассказанную Андерсеном историю «Тены», сказку о сатирике, захлебнувшемся в сиропе и сластях».

Вольно или невольно, но такие торгаши и «поклонники» Андерсена добились того, что здесь, в Дании, многие взрослые читают и знают своего великого писателя меньше, чем в других странах.

…Насколько беднее стали бы все мы, если бы Андерсен не рассыпал перед нами неисчислимого богатства своих сказок! Насколько облегчил он понимание жизни и общение людей друг с другом! Стоит, к примеру, про какого-нибудь непризнанного в своем кругу человека сказать, что это гадкий утенок, как людям всех рас и наций ясно, о чем идет речь… Если русский скажет о каком-нибудь человеке с непомерно раздутой репутацией, что это голый король, его поймут и англичанин, и араб, и аргентинец, и японец.

Этот образ, становясь все более и более обобщенным, настолько прочно вошел в обращение, что осенью 1909 года, за несколько месяцев до смерти, готовясь к выступлению на Конгрессе мира в Стокгольме, Лев Толстой напомнил о нем.