Мой друг Мегрэ

С молодыми людьми, близкими ему по духовному складу, близкими ему по духовному складу, мы встречаемся во многих романах Сименона (Ле-Кленш в «Кабачке ньюфаундлендцев», Жозеф Тимар в «Лунном ударе» и другие). Как правило, они принадлежат по происхождению к le petites gens — мелкому люду. Молодые, выросшие в этой среде, растрачивают много физических и душевных сил в поисках работы, в ежедневном сопротивлении бедности и болезненно, как Жак Гюре, реагируют на оскорбления, которым их подвергают власть имуществу.

На борту «Аквитании» Гюре впервые оказывается среди тех, кто заправляет в колониях. Сименон создает колоритные саркастические портреты тамошней «аристократии» и богатых туристов, путешествующих ради собственного удовольствия, а над ними на самую вершину пирамиды водружает плантатора Лашо — образ, концентрирующий все самое чудовищное и отвратительное, что породил колониализм. Он приобретает почти символическое значение. Напоминающий огромную жабу, опухший, с желтой кожей и мешками под глазами, плантатор источен болезнями, пьянством и развратом. Лашо прогнил изнутри, как тот колониальный строй, который он олицетворяет. Всем известно, что он разбогател на хищениях, зверском уничтожении сотен туземцев, и тем не менее перед ним трепещут представители местных и французских властей.

Лашо безнаказанно на глазах богатых бездельников издевается над Гюре. Доведенный до исступления тщедушный Гюре в лицо называет всемогущего плантатора вором, спекулянтом и убийцей. Набросившись на него с кулаками, он валит на пол эту слоноподобную тушу. Но это единственная вспышка протеста, на которую Гюре способен. По возвращении во Францию он покорно прозябает в должности помощника счетовода в одной из захолустных контор социального страхования. Как говорит доктор Донадьё, Гюре был рожден, чтобы быть проглоченным, как Лашо рожден, чтобы заглатывать других. Доктор Донадьё, чем-то напоминающий Мегрэ, — единственный, кто пытается помочь тем, кто внизу, но с горечью в большинстве случаев убеждается в обреченности своих попыток.

«45° в тени» — подробная хроника всего, что совершилось на «Аквитании» за время перехода из Матади в Бордо. Для многих пассажиров ничего сенсационного не произошло, никаких драм не было. Иное впечатление возникает после прочтения романа. Сименон заставляет думать о социальной опасности явлений, которые, при поверхностном подходе к ним, могут показаться случайными и незначительными. Повседневность и повторяемость этих явлений порой способствует тому, что люди, привыкая к ним, не замечают их трагизма и не представляют себе, к каким тяжким социальным последствиям они приводят. Сименон обнажает то, что скрывается под расплывчатым понятием «людские издержки», которые, по утверждению колонизаторов и их апологетов, будто бы неизбежны, когда отсталые страны приобщаются к цивилизации.

*  *  *

«Человек Перестав писать романы и уйдя на покой, Сименон остается нашим активным современником, «адвокатом человеческих судеб», как справедливо его называют. Он продолжает защищать ценность и неприкосновенность жизни обыкновенного человека, неповторимость его как личности. Сименон страстно выступает против получивших распространений теорий о якобы неизбежности и необходимости «людских издержек» во имя осуществления самых высоких идей. «Человек значит больше, чем мы привыкли считать, думая о ближних и о самих себе. Вот единственное, чему меня, равно как и любого другого, научила жизнь... В моих романах я сделал все от меня зависящее, чтобы человек понял самого себя и был понят окружающими», — неоднократно повторял Сименон. Последние выступления в печати и интервью писателя подтверждают, что и в наши дни он верен поставленной им цели.

Э. Л. ШРАЙБЕР