Мой дядя – Пушкин. Из семейной хроники

«Вчера я была с братом и его женой на рауте у графини Р – й. Сама не рада: кроме сплетен high-life’a[140] ничего путного оттуда не вынесла. Ничего еще, если бы от пустых разговоров поглупела на несколько часов: на другой же день дурь бы прошла, но одна из слышанных мною сплетен меня взбудоражила. На рауте очутился какой-то прискакавший из Варшавы польский камергер, знакомый брату. Узнав от Nathalie, что я ее невестка, он брякнул ей затем по секрету: «Муж вашей belle soeur[141] имел с Энгелем большую ссору, из-за какого-то дела по службе, наговорил ему резкостей и принужден возвратиться в Петербург разжалованным, т. е. без места, а место его предлагают вашему брату Гончарову». Сообщив такую «прелестную» новость, «пан вельможный» счел долгом отвесить belle soeur’e[142] низкий поклон a la Louis treize[143] и поздравить ее с назначением братца на твое место, а невестка, по своей рассеянности (par etour-derie) – свойственной, впрочем, ее молодости, – препроводила мне секрет «вельможного» целиком (d’un bout a l’autre) вместо того, чтобы спросить прежде брата письмом, точно ли так. Разумеется, я пустила всю эту штуку (j’ai lance toute cette piece) Александру. Он пожурил Наташу за несоблюдение секрета и утешил меня тем, что хотя у тебя и могли быть недоразумения по службе и щекотливые объяснения, но делать из-за этого тебе сцену начальнику, которого уважаешь и ценишь, на это ты слишком умен и благовоспитан, а Гончаров, если бы и предложили ему место какое-нибудь, не молчал бы. Все-таки Александр не мог меня успокоить; всю ночь не смыкала глаз и только сегодня рассудила, что рассказ «вельможного» неловко придуманная сплетня. От службы тебя не отставят, а скорее – как сострил мне брат – сделают тебя если не консулом или вице-губернатором, то по крайней мере частным, а на худой конец соляным приставом. Не явись я вчера в большой свет да сиди себе дома на здоровье, провела бы вечер в тысячу раз приятнее.

Говоря о большом свете, – заканчивает письмо Ольга Сергеевна, – скажу тебе, что большой свет также не был избавлен от холеры, и Александр очень ошибался, когда уверял, что порядочных (?), по его мнению, людей холера не тронет: моя подруга и кузина Окунева, – ее я видала за несколько дней перед смертью, – рассталась с недолговременной жизнью в ужасных мучениях; в таких же мучениях закончил тоже от холеры короткий жизненный путь барон Корф, родственник и зять (cousin et beau frere) Модеста, саперный полковник. Пригласили меня на похороны, откуда вынесла самое тяжелое впечатление: в церкви, во время отпевания тела, с Модестом (Андреевичем) случился припадок, как у самой слабонервной женщины: рыдал, хохотал и лишился, наконец, сознания! Можешь себе представить суматоху! Его вынесли из церкви без чувств. Жена покойного в отчаянии. Ожидаю маму и Александра с женой поехать с ними к Корфам вместе. Попотчевала холера (le cholera a rehale) и твоего приятеля Маркова: насилу поправился, но ты бы его не узнал. Ругает не столько холеру, сколько докторов, а доктор Р., уморивший пьяных, принимая их за больных, сам на тот свет отправился, в качестве уже настоящего холерного. Булгарин напечатал в «Северной пчеле» в память этого господина трогательный панегирик, как о спасителе человечества, которое, однако, после смерти Р. почувствует себя гораздо лучше, – как все предсказывают, кроме Булгарина».

Услышанная Ольгой Сергеевной от своей невестки новость о небывалой ссоре Николая Ивановича с Энгелем и о замене моего отца шурином Александра Сергеевича не имела ни малейшего основания: никакой ссоры с Энгелем не было, отставки же подавно.

Напротив того: Энгель, оценивший службу моего отца, остался очень недоволен окончательным его прикомандированием в 1832 году к генерал-интенданту действующей армии Погодину. Считать же громкой ссорой отнюдь было нельзя случайное охлаждение Энгеля к Николаю Ивановичу, вызванное жалобой директора канцелярии Пр – го на отца за насмешливый его отзыв о чиновничьей музе этого последнего деятеля.

Как бы ни было, Надежда Осиповна, воспользовавшись дошедшей до нее – из того же источника – сплетней насчет зятя, стала с злорадством попрекать дочь браком с человеком неугомонным, не изучившим якобы азбуки уживаться с людьми, а когда нелепость пущенной сплетни была опровергнута недели через две ответом Николая Ивановича жене, в котором отец извещал, что он действительно хочет приехать в Петербург весною, но единственно с целию увезти в Варшаву Ольгу Сергеевну, – бабка выразила дочери уже чистосердечно, что отставка Николая Ивановича пришлась бы ей гораздо больше по вкусу, чем разлука с Ольгой Сергеевной.