Мой чужой ребенок

Мне достаточно одного взгляда, чтобы остыть и перестать злиться на него. Учитывая, как долго я была лишена присутствия Стаса, это неудивительно. Я люблю его. Люблю очень сильно. И как бы жалко это не звучало, я все еще надеюсь все исправить теперь, когда мы выяснили всю правду. Я ведь действительно верю в то, что он не стал бы отбирать мою дочь, если бы знал все факты. Верю в то, что знаю его лучше, чем он меня. И хотя это до боли обидно, я могу ему это простить, даже если и не удержалась от небольшого укола. Не мне же одной получать шишки в этих отношениях?

— Мы не договорили, — нерешительно начинает он. — Марин, я…

— Потом, Стас. Не при ребенке, это не тот разговор, при котором мы сможем держать эмоции в узде.

— Хорошо, ты права, — выдыхает он. — Когда она уснет, ладно?

Я киваю и снова отворачиваюсь к раковине. Мытье посуды руками успокаивает меня, так что я игнорирую посудомоечную машину на этот раз. Стас садится позавтракать и я заканчиваю раньше него, предпочитая уйти с Аришкой в детскую, где отвлекаю себя, играя с ней.

Внутри все трепещет от тревоги и нетерпения. Готовлю на обед горячие бутерброды с ветчиной и сыром, а когда часам к трем Аришка засыпает, едва нахожу в себе смелость пойти к Стасу, который ждет в гостиной.

Мы сидим практически напротив друг друга — он на кресле, а я на диване. И молчим. Молчим несколько томительно долгих минут, лишь разглядывая друг друга и не встречаясь при этом взглядами. Стас первым нарушает молчание:

— Почему ты думала, что она умерла?

Я непроизвольно вздрагиваю, потому что совсем не этот вопрос ожидала. Даже зная, что Арина жива, что это все было постановкой, не могу не испытывать боль от ужасных воспоминаний.

— Ночью она не проснулась на кормление и я заволновалась, — начинаю рассказывать, облизывая пересохшие губы. — Мне показалось, что Аришка не дышит и я позвала Валеру. Он начал делать искусственное дыхание, а у меня началась паника. Я не могла никак остановиться и начать соображать, рыдала, как сумасшедшая и молилась. Валера сам вызвал скорую. Смерть констатировали по дороге. Мне вкололи успокоительное. Я была не в себе в первые дни, Валера давал мне успокоительные, организовывал все вместе с матерью, а в день похорон… Гроб был закрыт, мне не позволили ее увидеть в последний раз, сказав, что ее лицо выглядит не хорошо после всего.

Сдержать слезы все-таки не получается. Я тихо плачу, закрыв руками лицо, и когда Стас садится передо мной на корточки, пытаясь приобнять, отстраняю его, беря себя в руки и вытирая мокрые щеки. Он все равно не отодвигается. Так и сидит, глядя на меня снизу вверх с обреченной грустью в глазах.

— Не хочу больше возвращаться в прошлое, — откашлявшись, говорю я. — Извини, но на другие свои вопросы ответов ты не получишь. С меня хватит. Что было — то прошло. Ни подавать заявление, ни как-либо еще наказывать Валеру и Марту я не горю желанием. Пропади они пропадом! Бог накажет.

— Ты уверена? Я мог бы…

— Не надо! — качаю головой. — Просто оставь.

— Хорошо, — явно нехотя соглашается Дубов. — Тогда, может, выслушаешь меня?

— Зачем? — не могу сдержать горечь, потому что все еще колет.

— Просто так. Пожалуйста! Знаю, что не заслужил, но дай мне шанс извиниться. Я говорю это не для того, чтобы смягчить тебя, а потому что сегодня понял, до чего может довести умалчивание тех или иных вещей. Ты заслуживаешь ответов, даже если не хочешь их сейчас, Маря. Потому что рано или поздно задашься вопросами, для ответов на которые меня может не оказаться рядом.

— Хорошо, — соглашаюсь я, чувствуя боль при мысли, что он, похоже, не допускает наше воссоединение, раз говорит так.

Стас начинает объясняться, вот только говорит он совсем не о том, о чем я могла бы подумать, задевая меня этим еще больнее.

— Я любил свою первую жену, Маря. Регина была первой женщиной, к которой я испытал столь сильные чувства, но по итогу оказалось, что чувства были только с моей стороны. С ее же стороны наш брак был чистым расчетом. Она выбрала меня, потому что я достаточно привлекателен и успешен. А когда построить семью не удалось, просто избавилась, как от ненужного балласта. Ты не представляешь, каким жалким я чувствовал себя после этого. В каждой женщине, которая смотрела на меня заинтересованным взглядом, я видел расчет. До Регины я никогда не был неуверенным в себе мужчиной, не сомневался в собственной привлекательности, но она повлияла на меня таким образом, что я начал ощущать себя никчемным без своего статуса и состояния за спиной. Конечно, мне не стоило позволять ей так воздействовать на меня, но иногда это происходит против нашей воли. До встречи с тобой я был практически женоненавистником, видел недостатки в каждой, но когда мы встретились с тобой…

Стас глубоко вздыхает и на его губах появляется мимолетная мечтательная улыбка, от которой у меня поджимаются пальчики на ногах.

— Я не мог оторвать от тебя глаз, Маря. Ты была такая красивая…

Он смотрит на меня, словно никого прекраснее в жизни не видел, и от силы этого взгляда, я чувствую трепет и мурашки, выступающие на коже.