Он сломал о колено сухую ветку и, бросив ее в костер, ответил: – Когда ты позволяешь гневу войти в сердце, эта эмоция искажает черты твои, как в кривом зеркале (помнишь яркие шатры шапито, которыми ты «наследил» вчера), получается очень смешно, и я улыбаюсь.
Мой друг расплылся в улыбке, сверкнув безупречно белыми зубами, подкрашенными розовыми отблесками костра.
– Когда ты, – продолжил Он, – сотворив собственную реальность (сделав что-либо, нравящееся тебе), пытаешься взвалить ответственность на мои плечи (за содеянное), я благодарю тебя за доверие мне, а отблагодарить я могу только тем, что имею, – Любовью.
– Не понимаю? – вспыхнул я, действительно не понимая такого поведения, костер при этом выпустил новую порцию сверкающего фейерверка.
Мой спутник невозмутимо забросил обратно выкатившийся из костра уголек прямо рукой и даже не поморщился:
– Ты даешь мне возможность познать себя через твое действие, правда, лишая этой привилегии самого себя, я не решился бы (не могу) на сотворение хаоса, но с помощью гармонизации оного я становлюсь Мастером.
Я задумчиво почесал нос:
– Стало быть, я, отлынивая от этой работы…
– Ты не отлыниваешь, – Он накинул мне на плечи свою одежду (обычное дело). – Беря сейчас отсрочку, позже оплатишь по счетам, до тех пор, пока не перестанешь отдавать мне плоды своих посевов.
Сидя у костра, под теплой накидкой, я поежился:
– А почему отворачиваешься, когда мне больно или плохо?
Мой мудрый друг и тут не заставил себя ждать с ответом:
– Слезы жалости к себе есть плод от совокупления с собственным Эго, капризное дитя успокаивать родителям. А выдавливающая из глаз соленую водицу реакция плоти на вмешательство извне, – как правило, простое следствие твоих решений, явных или тайных, но это твоя часть Познания, и негоже мне лишать тебя ее.
Я в полном негодовании (а может, всего на всего стало жарко) сбросил с плеч накидку:
– Но слезы печали, грусти, иной раз необъяснимой?
Он поднял свою одежду:
– Они – подтверждение твоего недоверия мне, неверие в мою искреннюю дружбу. В данном случае не я, но ты сам отворачиваешься от меня.
Я никогда не сомневался в истинности и искренности слов моего друга, и всякий раз голос его вызывал учащенное биение сердца, а глаза застила пленка тех самых предательских слез.
Весь следующий день мы провели в молчании. Мир, выраставший за моей спиной, был безрадостен – цвета серы и блеклы, формы угловаты и неказисты, а звуки отсутствовали вовсе, быть может, только гул шагов, тяжелых и неспешных.
Он, видимо, хорошо понимал мое «творческое» состояние – апатию художника не по причине отсутствия музы, но в контексте глубинного переосмысления себя как мастера внутри созданной собой же обстановки на фоне кардинально меняющихся ценностей. Я бессмысленно пинал встречающиеся на пути камешки, и они, отлетая в стороны, сталкивались с собратьями, откалывая друг от друга песчинки новой самостоятельной жизни. Изменение (рождение) подобным образом формы бытия наводило на мысли о собственной бесполезности в качестве созидателя, и это при весьма вялой потенции в роли разрушителя.
Мой друг, наоборот, с интересом, я бы даже сказал, с неподдельным интересом, наблюдал за происходящим, подскакивая к рассыпавшимся кусочкам кремния или базальта и искренне восхищаясь, причем вслух, новообразованиями.
Мне казалось, Он издевается надо мной этаким изощренным образом, но глаза его светились обычной, успокаивающей любовью, а улыбка не оставляла сомнений в чистоте эмоций. Тем не менее ночной разговор не прошел для меня даром, я не выдержал и заорал:
– Чему ты рад? Что ты все время улыбаешься? Это просто камни, никчемные осколки никчемного поведения никчемного человека.
Он просиял еще больше:
– Вот это гипербола! Сократ подбирал бы такую несколько дней, а ты выдал мгновенно.
– Мне плохо, – сказал я и остановился, еле сдерживая желание расплакаться по непонятной мне причине.
– Ты учишься, – ответил Он коротко.
– Хочешь сказать, я учусь, только когда мне худо. А когда все хорошо, учиться нельзя? – я непонимающе смотрел на своего жизнерадостного спутника. У того всегда наготове был ответ: – Когда тебе хорошо – моя очередь учиться.
Любитель говорить загадками вернулся к булыжникам и стал демонстративно разглядывать их, явно предлагая мне самому продолжить разговор.
– Значит ли это, что тебе плохо, когда мне хорошо? – раздраженно спросил я.
– Мы с тобой на энергетических качелях, работа (учеба) – отдых. Страдание (я не имею в виду физическую боль) – внутренне изменение, подвижка сознания, по сути своей, учеба. Этот важный для меня процесс, происходящий в тебе, радует меня, поэтому я сегодня весел, хоть ты, испытывая волнение и тревогу, не понимаешь меня. Я получаю приток энергии Познания, сгенерированный тобой, это часть задуманного мира.
Мой товарищ лучезарно улыбался:
– Когда ты чувствуешь себя прекрасно, знай, поток энергии Познания идет от Меня, я же в этот момент страдаю (изменяюсь). Одно следует за другим, ты начинаешь, я подхватываю.
– Это моя роль? – я стал успокаиваться после Его слов.
– Роль Человека, – подтвердил Он.