— Да нет, обычный чемодан, — сделав вид, что не понял уточнения, ответил я ухмыльнувшемуся Вьюну. — В общем, надрывается бабушка. Я к ней подхожу и говорю, мол, давай чемодан понесу. Взял у неё чемодан и понёс. Тяжёлый, зараза… Дошёл, значит, до перекрёстка и не знаю, куда дальше. Обернулся спросить у старушки, куда там мне дальше, а её и нет. Нормально, думаю, и куда мне дальше с этой хренью переть? Только подумал, как слышу свисток и ко мне милиционер подбегает, а сзади старушка семенит и орёт, мол, держите его, это он мой «угол»… тьфу, блин, чемодан спёр. Короче, чемодан, меня и бабушку в ментовку. Бабушку с чемоданом выпустили, а меня сюда…
Сидельцы грохнули. История пришлась им по вкусу, хоть и понимали, что я её сочинил.
— Ну ты красавец, тебе на эстраде выступать, прям артист, — отсмеялся Крест и тут же посерьезнел. — Кого из известных людей за стенкой знаешь?
— Знаю, и не одного. Вот Фёдора Петровича знаю. Это ректор наш. Юрия Васильевича — этого даже по телевизору показывают. Сан Саныча — это местный краевед, область знает, как свои пять пальцев.
Сказав Сан Саныч, я внимательно посмотрел в глаза Кресту. Тот на долю секунды медленно прикрыл веки и снова открыл глаза. Значит, понял. Ну и отлично! Мне лишняя реклама на фиг не нужна.
— Постой, — встрепенулся Вьюн. — Сан Саныч… Где-то я слышал про Сан Саныча…
— Вьюн, — перебил я его, — хочешь, анекдот расскажу?
— А давай!
— В общем, стоит мужик в порту и смотрит, как на теплоход евреи загружаются, которые в Израиль бегут из СССР. Дай, думаю, посчитаю, сколько их сваливает. Стоит, считает… Сто загрузились, двести, триста, к пяти сотням счёт приближается. Фигня какая-то, думает мужик. Теплоход вроде бы и не такой большой, куда они все поместились? Пойду спрошу, как так получается. Подходит к капитану и говорит: «Я вот стою, считаю пассажиров, и у меня что-то больше пяти сотен выходит. У вас что, корабль без дна, что ли?» Капитан на мужика посмотрел внимательно и отвечает: «Догадался — и молчи!»
И снова камеру сотряс взрыв хохота. Только настырный Вьюн всё никак не успокаивался.
— Не, я точно что-то про Сан Саныча слышал…
Тут уже Крест вмешался:
— Вьюн! Угомонись… Тебе же, идиоту, русским языком сказали: догадался — и молчи!
— А чего сразу идиот-то.., — начал было возмущаться Вьюн, но развить тему до конца не успел, так как в замке двери заскрежетал ключ.
— Покровский, с вещами на выход!
— Какие тут вещи, одно пальтишко, — вздохнул я, поднимаясь.
— Ну удачи тебе, Артист! — уже в спину пожелал мне Крест.
Я обернулся и с улыбкой сказал:
— Угадал.
Снова гулкие коридоры, бесконечные переходы и вход в административное, судя по надписи, крыло. Пока шли, в конце коридора из открытой двери доносился громкий шум. Даже не шум, ор стоял такой, что просто ужас! Слово «мать» я услышал раз десять, не меньше.
Вошли… Как говорится — картина маслом. У стены бледный майор, который меня допрашивал, не менее бледные оперативники, которые меня арестовывали, и неизвестный мне красномордый полковник в милицейской форме. А напротив них сам Хлестков в генеральской форме со всеми регалиями и Хомяков с виноватым видом в гражданке. Бросился ко мне, всего ощупал.
— Ты как так, живой?
— Да нормально, — криво улыбаюсь в ответ. — Всё в порядке.
— В порядке! — по инерции возмущается Хлестков, снова оборачиваясь к застывшим в немой сцене ментам. — Какая блядь, я вас спрашиваю, нашего сотрудника в пресс-хату определила? Кто дал команду? Ты, майор?
Тот судорожно сглотнул.
— Вы понимаете, товарищ генерал, такая ситуация…
— Какая такая, блядь, ситуация?! Тебе, майор, погоны жмут или зубы? Погоны я тебе сниму, а зубы он тебе сам выбьет на хер!.. Значит, так… Сегодня — повторяю, сегодня!.. Всем, кто принимал участие в вашей операции, всем сотрудникам СИЗО, кто видел этого парня — быть в управлении через час. Будете писать объяснение и давать подписку о неразглашении государственной тайны. Если хоть одна блядьь где-то только пискнет о сегодняшнем происшествии… Всё, пиздец, лучше вешайтесь!
Он оглядел совсем упавших духом ментов.
— Я не шучу! Пинкертоны, мать вашу… Так же все материалы разработок, оперативных планов, то есть все, абсолютно все бумаги должны быть у меня на столе. И не дай бог где какой клочок заваляется! Полковник, проследите, чтобы моё распоряжение было чётко выполнено. Из Москвы вы, кажется, указания получили?
Тот кивнул и обернулся ко мне:
— Товарищ Покровский! УВД города Свердловска в моём лице приносит вам извинения. Виновные будут наказаны.
— Хорошо.
Я пожал плечами и с невозмутимым видом принялся рассовывать по карманам дожидавшиеся меня на столе ключи от дома, студенческий билет, кошелёк с мелочью и носовой платок. Вдел шнурки в кроссовки, ремень в джинсы. После этого генерал за руку попрощался с полковником, ещё раз гневно зыркнул на майора, и мы втроём вышли из администрации. На свободу, блин, с чистой совестью.