Читаем Могусюмка и Гурьяныч полностью

Баи не стали стрелять Могусюмку Они стащили его вниз привязали дважды раненного башлыка лицом к дереву и стали бить по спине палками и рассошинами, выломав их из завалов мертвого ползучего кедра. Хамза ударил первым.

— Какой грамотей выискался! — закричал он.

Под ударами башлык очнулся. Он осмотрел серые головы высоких гор, недоступных метели, огромные родные леса, смутно черневшие на дальних склонах, потом лица знакомых, дорогих ему людей.

Абкадыр знал: погиб башлык, пропал, тут ничего не поделаешь. Горько было, хотелось облегчить его муку.

А башлык, широко обхватив сосну окровавленными руками, повернулся лицом к баям и сказал им:

— Помираем, а урман не даем!

<p>ЭПИЛОГ</p>

Так погиб Могусюм под горой Яман-Таш.

А через несколько дней при попытке освободить Загребина ранен был на тракте Гурьян. Его спас Хурмат, присланный Могусюмкой на завод, побывавший у Варвары и нашедший Гурьяна в лесу за день до гибели башлыка.

Впоследствии Гурьян выздоровел, живя у башкир, тайно вернулся на курень, женился на Варваре, ушел с ней и ее дочкой в Сибирь. Перед уходом на переселение вместе с Хурматом побывал он на горе Яман-Таш. Горные жители выкопали могилу в мерзлой земле, похоронили Могусюмку. Хурмат помолился. Поставили камень. Гурьян нашел Зейнап и рассказал ей, где могила.

Стачка на заводе прервалась ненадолго. Многих арестовали, судили. Недоимки пришлось платить. Но рабочим повысили плату за труд. Волкова посадили в тюрьму. Загребина сослали на Сахалин. Кричную уже на другое лето после гибели Могусюма окончательно доломали, машины были установлены.

Напрасно Дрозд уверял всех, что душа бунта — Гурьян. Рабочие и после его ухода стояли на своем и перестали пахать землю.

…Весной с завода ушли войска. Верб уехал лечиться. Новый управляющий, с руками, похожими на лапы аллигатора, был жестче его и вскоре согнул всех в бараний рог. Он ненавидел рабочий народ больше, чем иностранец Верб, но действовал уверенней его, зная, что, как русского коренного простого мужика, никто не заподозрит его в том, что подрывает благосостояние русского народа.

Керженцев выпросился в действующую армию, участвовал в Хивинском походе, был ранен в пустыне в сабельной схватке с хивинскими конниками. Лет через двадцать стал он боевым генералом, известным теоретиком стратегии.

А Зейнап родила сына Могусюмки. Жалела она, что не дожил отец и не знает, каков молодец растет у него в лесах под Куль-Тамаком. Молвой народа грех Зейнап прощен, и муллы о нем не поминали. Ведь всегда опасно идти наперекор молве народа.

На заводе с годами составился кружок из передовых рабочих. Руководил Пастухов, вернувшийся из города. Его не арестовали «по недостатку обвинений». Первыми социал-демократами были на заводе сын Волкова и сын немца Ганса, женившегося на дочери Никиты-рудобойца.

Многие рабочие глубокими стариками дожили до Великой Октябрьской революции.

Большевики-ленинцы, рабочие металлурги завоевали для народа свободу и счастье.

В тридцатых годах автор этой книги жил на одном из южноуральских заводов и часто писал очерки о рабочих. Они рассказывали много об уральской старине. В тех местах из поколения в поколение семьи живут веками на одних и тех же местах и помнят многие устные рассказы стариков. Автор писал очерки о потомках Шкерина, Рябова, Хибета, Кагармана и много слыхал рассказов про старые годы. Многие рабочие и инженеры на заводе носили фамилии Волковых, Алексеевых, Сиволобовых, Шкериных, Загребиных, Ломовцевых, Оголихиных, а также Хибеткиных, Могусюмкиных, Кагармановых… Потомки Могусюма получили высшее образование.

Однажды в редакцию газеты зашел один из старых жителей завода. Это был Булавин. Обращали на себя внимание его умные голубые, но уже выцветшие глаза, белая кожа на высоком лбу была тонка и чиста, морщины белы, как промыты в бане, большая седая борода — мягка и пушиста, волосы тоже седы и мягки, зачесаны набок. Он и Настасья Федоровна рассказывали автору зимними вечерами про свою жизнь. Еще до революции Захар бросил торговлю и занимался ремеслами, желая жить своим трудом.

…В годы гражданской войны завод был крупнейшим центром партизанского движения. Один из внуков Волкова, тоже Иван Иванович, очень похожий на деда своего, командовал целой партизанской армией.

Башкирская беднота вместе с заводскими воевала за советскую власть.

В наши дни заводской поселок, где жил когда-то Гурьян — город в лесах и стройках, в котором несколько больших машиностроительных заводов. Потомки уральских крепостных и башкир-скотоводов варят сталь, тянут проволоку, сплетая из неё корабельные толстенные тросы. Сквозь отверстия в алмазах протягивают стальные нити, в несколько раз тоньше человеческого волоса. На этих заводах вырабатывают части для всевозможных приборов. В некоторых цехах — цветы, тропические растения, паркет, а за столиками — белокурые девушки в белоснежной спецодежде, с лупами в руках делают мельчайшие детали. Это все потомки бывших крепостных.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза