Могусюмка и Гурьяныч

От удара ветра треснуло и легло огромное дерево. Две белки с пышными осенними хвостами выскочили из дупла и в ужасе забегали по стволу. Напуганный глухарь захлопал крыльями и запрыгал в потоках снега. Следы беглеца повернули влево. Близились вершины огромной горы. Лес редел, и желтые сухие травы в рост человека торчали из-под снега.

У двух огромных камней, похожих на столбы, видимо отколовшихся от вершины, следы совсем пропали.

— Пещера близко, — сказал Акинфий, — он туда спешит.

Лес окончился, и отряд лыжников стал подниматься на седловину Яман-Таш — самой высокой горы этой части Урала.

Ветер забил со страшной силой здесь, на огромной высоте, на незащищенном лесом месте. Близилась седловина между двух вершин горы.

* * *

Абкадыр бредет с другими башкирами. Он знает: летом здесь растут причудливые широколистые травы и ярко-зеленые заросли вкусного дикого лука, с шумом разлетаются выводки тетеревов; нога вязнет в мокром торфянике, на котором видны следы только что прошедшего молодого лося.

А сейчас ветер нес облака снега, и в них иногда видны, проступают серые вершины других гор, таких же безлесных и тоже в камнях, обступивших Яман-Таш. Страшен мир, если посмотреть на него отсюда.

Все выше поднимаются люди, и все шире открывается лог между двумя округлыми куполами. Справа — больший из них: Яман-Таш — «Дурной камень»; слева меньший — Куян-Таш, что означает «Заячий камень». Здесь самая страшная россыпь Южного Урала — россыпь на Яман-Таше. У подножья нижние плиты глубоко ушли в почву и обросли ползучей елью.

Хребты Урала стары. Время беспощадно разгромило когда-то грандиозные вершины, превратив остроконечные пики в колоссальные нагромождения камней, которые уральцы и сибиряки называют россыпями. Вершины гор покрыты исполинскими развалинами.

Нет клочка земли, который бы не был задавлен тысячепудовой тяжестью, поэтому тут нет и растительности. Днем россыпь, окруженная дремучим лесом, напоминает каменный поток, замершую лавину. Ночью россыпь страшна пешеходу, и в тусклом свете луны она кажется кладбищем.

Первые русские, проникнув на Урал, по примеру башкир, тоже называли его Каменным Поясом за тот скалистый гребень, что тянется по главному хребту на большом протяжении. Если забраться на вершину южного хребта и смотреть на запад, то вдали, над бесконечными цепями отрогов Урала, возвышается огромный купол овальной формы, серого цвета. Это высочайшая вершина Южного и Среднего Урала, на которой нет ни одного деревца.

Эта серая шапка известняков венчает обширную лесистую возвышенность, раскинувшуюся на сотни верст. Большую часть лета вершина закрыта туманами и облаками. В седой старине вольные народы Урала называли это зловещее возвышение Яман-Таш, что значит «Дурной камень». Говорят, что на вершине ее — озеро, что сообщается оно с морем, что в Севастопольскую кампанию выкинуло из себя это озеро балку с кольцом, когда потопили русский флот.

И сейчас где-то далеко-далеко внизу, под снегом и камнями, слышен бурлящий шум водопада, несущегося глубоко под россыпью.

Люди ползли с глыбы на глыбу, цепляясь за уступы, подымаясь все выше. Здесь ясней, нет метели, чище воздух, но реже следы. Внизу и по сторонам видны цепи горных вершин, усыпанных каменными потоками на много десятков верст. Дальние хребты грозно чернеют, как крепости, стоят на их изветренных вершинах, а вдали виден суровый купол другого уральского великана — горы Иремель. Между вершин, внизу, скрывая леса, мчатся и подымаются время от времени вверх тучи снега.

Абкадыр встал, как и все, у входа в пещеру, который зарос стелющимся кедром. Живо заработали топоры.

Акинфий отрубил сучки и ветви, расчистил вход, потом швырнул в пещеру камнем.

Из расщелины грянул выстрел, и один из мужиков, неосторожно заглянувший было туда, схватился за голову. Охотники стали стрелять в щель, но подойти боялись.

— Эй, Могусюм, вылезай! — кричали они.

Башлык не отвечал.

Холодало. Близилась ночь. Выл ветер. Абкадыр стоял печально. Башлык погибал в одиночестве среди гор-великанов.

— А ну, полезай за ним, — сказал Медведев, обращаясь к Акинфию.

Тот испуганно вскинул голову.

— Не бойсь: он дважды ранен.

Есаул держал в одной руке пистолет, а другой взял мужика за ворот и грубо толкнул к пещере. За ним он швырнул туда же двух казаков.

— А ну, живо!.. Hе бойсь: он ранен и ружья не перезарядит.

— Погоди, — ответил Акинфий.

Он был из тех людей, которые по приказанию могут быть смелы, но без понуждения редко на что отважатся.

Он скинул полушубок, снял шапку, надел на палку свою одежду и поднес к норе.

Грянул выстрел. Пуля пробила шапку. Акинфий мгновенно выхватил нож и, пока дым не развеялся, полез в пещеру. За ним полез один из казаков.

Все побежали к норе. Из-под земли доносились глухие звуки борьбы.

Наконец из пещеры появилась окровавленная голова Могусюма. Следом вылезли толкая его, мужик и казак.

— Он помирает! — прохрипел Акинфий, и сам лег на снег он был тяжело ранен.

— Собака! — в исступлении кинулся на башлыка Гулякбай.

— Пристрелите его, — сказал Медведев.