Могильник

— Существует такое понятие, как гордость, — произнес он. — Гордость за то, как у тебя поставлено дело. Уверяю вас, что никто на свете не повел бы это дело так, как веду его я. В наше время, молодой человек, люди забыли хорошие манеры. Забыли, что такое любезность. Что такое уважение. Отвыкли думать по-доброму о своем ближнем. Деловой мир превратился в сплошные бухгалтерские операции, выполняемые машинами или людьми, очень похожими на машины своей бездушностью. В мире нет чести, нет доверия, и его этикой стала этика волчьей стаи.

Он протянул свою фарфоровую руку и положил ее мне на рукав — так легко, что я даже не почувствовал ее прикосновения.

— Вы говорите, что все мои соседи остались без помещения или продали свое дело?

— Большинство.

— А Джейк — на том конце улицы — он не продал? Тот, у которого мебельный магазин. Правда, он старый негодяй и плут, но у нас с ним один взгляд на современное общество и бизнес.

Я сказал ему, что он не ошибся: Джейк не собирался продавать свой магазин. Он был одним из тех немногих, кто воздержался от продажи.

— Мы оба смотрим на торговлю, как на занятие ответственное и привилегированное, — проговорил старик. — А другие видят в ней только способ наживы. Разница между нами в том, что у Джейка есть сыновья, которым он может завещать свое дело. Быть может, он еще и из-за этого так упорно держится за магазин. А у меня семьи нет. Нас всего двое — я и сестра. Когда мы умрем, с нами умрет и наш бизнес. Но пока мы живы, мы никуда отсюда не уйдем и из последних сил будем честно служить людям. Потому что торговля, сэр, — это нечто большее, чем подсчет доходов. Это возможность приносить пользу, возможность внести свой вклад. Торговля склеивает нашу цивилизацию в единое целое, и для человека, любого человека, не может быть более достойной профессии.

Это прозвучало, как далекий звук трубы из какой-то другой эпохи, и, возможно, так оно и было на самом деле. На мгновение мне показалось, что в синеве затрепетали яркие гордые стяги, и я ощутил новизну и безоблачность навсегда ушедших дней.

И должно быть, старику привиделось то же самое, потому что он вдруг сказал:

— Теперь уж все потускнело. Только в немногих, изолированных от мира уголках нам удается поддерживать былой блеск.

— Благодарю вас, сэр, — произнес я. — Вы мне очень помогли.

Когда мы обменивались прощальным рукопожатием, я спросил себя, почему я ему так сказал. И сразу же понял, что это правда — в его поведении и словах было нечто такое, что отчасти вернуло мне веру. Во что? Этого я и сам не знал толком. Быть может, веру в Человека. Веру в незыблемость мира. А может, в какой-то степени и веру в самого себя.

Я вышел из магазина и, остановившись на тротуаре, зябко поежился — меня не согревало последнее тепло предвечернего солнца, потому что теперь происходящее больше не было простой случайностью. Дело тут не только во «Франклине» или в моей квартире. Не только в Эде, которому отказали в аренде помещения. Не только в тех людях, которые не могли найти себе жилье.

Все это делалось по плану — по плану, который вел к неведомой, ужасной цели. И осуществлялось с поистине дьявольским хитроумием и четкостью.

И за всем этим стояла какая-то отлично слаженная организация, действовавшая быстро и в полной тайне. Ибо, судя по всему, все сделки были заключены в пределах двух-трех месяцев, и все договора вступали в силу примерно в одно и то же время.

Я не знал одного и мог только строить предположения: сколько понадобилось людей — один человек, несколько людей или целая армия, — чтобы все это провернуть; ведь кто-то должен был предлагать цену, торговаться и, наконец, заключить сделку. Я попробовал выяснить это, но безрезультатно. Моими собеседниками в основном были люди, которые свои помещения снимали, и естественно, им об этом ничего не было известно.

Дойдя до угла, я зашел в аптеку. Втиснулся в телефонную будку, набрал номер редакции и попросил телефонистку соединить меня с Дау.

— Где тебя черти носят? — спросил он.

— Решил немного проветриться, — ответил я.

— У нас тут сумасшедший дом, — сказал Дау. — Дирекция «Хеннеси» сообщила, что им отказали в аренде помещения.

— «Хеннеси»?

Впрочем, после того, что я узнал, я мог бы и не удивляться.

— Уму непостижимо, — пожаловался Дау. — Это надо же — оба в один и тот же день.

«Хеннеси» был вторым по величине универсальным магазином. Когда они с «Франклином» закроются, центральный торговый район города превратится в пустыню.

— Ты так и не успел тиснуть свое интервью в первом выпуске, — заметил я, выгадывая время, чтобы решить, стоит ли быть с ним до конца откровенным.

— Самолет опоздал, — буркнул он.

— Как им удалось сохранить это в такой тайне? — спросил я.

— Ведь до сегодняшнего дня никто даже краем уха не слышал, что «Франклин» продается.

— Я пошел к Брюсу, — сказал Дау. — И спросил его об этом напрямик. А он мне показал договор — имей в виду, это строго между нами. Там есть статья, по которой сделка автоматически аннулируется в случае преждевременной огласки.

— А что с «Хеннеси»?