Могила галеонов

— У нас в Лиссабоне везде есть шпионы, — ответил Грэшем. (Действительно, Уолсингем об этом позаботился.) — Я узнаю, каким образом продвигается работа в литейной. Весной, если результат нас удовлетворит, я вернусь сюда с остальными вашими деньгами и с этой девушкой. Сейчас она здорова, и я гарантирую — она останется таковой по крайней мере до встречи с вами.

Итальянец ушел со смешанным чувством страха, радости и надежды на лучшее.

— О чем ты говорил с итальянцем? — спросил Джордж, говоривший, несмотря на все старания его учителей, только на родном языке.

Но тут вмешалась Анна. Голос ее был холодным и властным, как у ее матери, но говорила она, движимая отчаянием.

— Как вы осмелились, назвав меня проституткой, предложить меня этому грязному человечишке?! Так-то вы обращаетесь с теми, кого вверили вашей опеке!

Грэшем смешался. Было большой глупостью с его стороны не учесть, что Анна может понимать по-итальянски. Он зло ответил:

— Так я обращаюсь с теми, кто идет со мной, когда я занимаюсь работой шпиона. Так я обращаюсь с безмозглыми девчонками, считающими, будто я занимаюсь чем-то очень интересным и немного рискованным. Так я показываю таким людям, что в этом деле много скользкого и грязного, и что нам приходится убивать людей, которые хотят жить… — Ему вдруг вспомнился испанец, убитый им в Англии. — Таким образом вам пришлось заплатить за ваше сегодняшнее путешествие.

Двое молодых людей посмотрели друг на друга с ненавистью.

— И вы действительно отдадите меня этому сифилитику? — спросила Анна.

— Конечно, нет! Это была только хитрость с моей стороны! Я не собираюсь сюда возвращаться. Все это было ложью. Требовалось лишь заморочить ему голову, возбудить его, сделать так, чтобы он не понимал, насколько глупо принимать от англичан взятку.

— И вы не могли по-человечески предупредить меня заранее?

Да, Грэшем не сделал этого, потому что использовал девушку так же, как другие использовали его самого, ведь он уже привык — люди считаются чем-то вроде вещи или товара. Но чем больше он ненавидел самого себя за эту привычку, тем меньше он был готов открыто признать свою неправоту.

— А в шпионских делах, — спросила Анна с едким сарказмом, — всегда так положено, чтобы женщины сидели, не открывая рта, пока мужчины ведут переговоры?

— Нет, — вставил Манион, пытаясь снять через голову свое одеяние. — Иногда они лежат на спине, раздвинув ноги и открыв…

— Довольно! Ты забылся! — прошипел Грэшем.

Манион наконец высвободил голову. Он довольно ухмылялся. Анна бросила на него холодно-насмешливый взгляд, но он, слишком довольный шуткой, не обратил на это внимания. И все же смех Маниона успокоил ее гораздо лучше, чем все, сказанное Грэшемом. Манион дал понять — все это только игра. Опасная и даже грязная, но все же игра. Но разве Генри Грэшема не сделал эту игру своей жизнью? И если бы это понадобилось для успеха его эмиссии», неужели он действительно отдал бы ее этому мерзавцу?

— Мне все это не по нутру, — пробормотал Джордж, чувствуя стыд и неловкость. Грэшем ничего не ответил.

Они тихо задули свечи и подождали, пока их глаза привыкнут к темноте.

Манион подошел к задней стене, очистил пол от пыли и штукатурки, и тогда стала видна дверца, ведущая в подвал. Он бесшумно поднял ее, и ночные путешественники могли спуститься вниз по лестнице.

— Там пять ступенек вниз, госпожа, — шепнул Анне на ухо Манион. — Потом еще шесть впереди. Надо идти в темноте согнувшись. Зато потом увидите звезды.

Они спустились вниз и, осторожно двигаясь вперед, дошли до следующей дверцы, действительно выведшей их наверх, во двор, и они, как и обещал Манион, увидели звездное небо. Из таверны по-прежнему доносился шум, но теперь более глухой.

Все четверо уже почти дошли до дома как раз перед тем, как должны были подняться слуги, чтобы затопить печь на кухне. И тут они услышали звук шагов. К ним направлялся один из слуг генерал-губернатора, в тот день выходной, но все же одетый в ливрею. Сильно пьяный, он шел пошатываясь и что-то тихо напевал себе под нос. В руке он держал пустую бутылку, но сам он, видимо, не считал ее таковой, потому что подносил ее к губам, извлекая оттуда какие-то капли. Одни от вина становятся драчливыми, другие засыпают, а встретившийся им пьяница, судя по всему, впал в эйфорию.

Четыре человека в сутанах прижались к стене, но было поздно. Пьяница заметил их.