Могикане Парижа

– Я солгал бы, если бы стал это отрицать, любезный Жакаль. Кроме того, вы сами обещали навестить меня, а когда вы обещаете, то никогда не забываете исполнить обещанное.

– Забыть друга – было бы преступлением, – сказал Жакаль поучительным тоном.

Жибасье ничего не ответил и только наклонил голову в знак согласия. Было ясно, что он сомневался в словах Жакаля и приготовился к обороне.

Со своей стороны, Жакаль употребил в дело все искусство, чтобы поймать в сети свою жертву. Это он называл опытностью.

Жакаль первый начал разговор.

– Ну, как вы поживаете?

– Довольно плохо!

– Хорошо ли о вас здесь заботятся? Всем ли вы довольны?

– Мне очень удобно, и я вам очень благодарен, любезный Жакаль.

– В таком случае вы не правы, жалуясь на судьбу. Находиться в теплой и сухой комнате гораздо приятнее, нежели на сырой земле, на дне колодца.

– Я так и думаю, – заметил Жибасье.

– О, добрейший Жибасье, – продолжал полицейский, – чем мне еще доказать, что я ваш искренний друг?

– Г-н Жакаль, вы не поняли меня. Позвольте же объяснить значение моих слов.

– Объясните, пожалуйста, – сказал Жакаль, с жадностью всовывая в нос щепотку табаку. – Я вас слушаю.

– Я действительно чувствовал себя очень плохо, но в настоящую минуту я совершенно здоров, добрейший Жакаль.

– В таком случае чего же вам еще нужно?

– Меня беспокоит моя будущность.

– Что вы, любезный Жибасье, разве можно заглядывать в будущее? Оно для нас закрыто.

– Тогда я не скрою от вас, что меня беспокоит и мое прошлое.

– Чего же вы опасаетесь?

– Пока я нахожусь здесь, я в безопасности и вполне спокоен, но…

– Но что дальше?

– Я боюсь, что в ту минуту, когда мне придет фантазия удалиться отсюда, может обнаружиться какое-либо препятствие или, наоборот, несмотря на мое желание остаться здесь, я принужден буду покинуть это убежище.

– Я могу вам только дать совет: оставайтесь здесь, если вам здесь удобно, но я знаю ваш непостоянный характер, да кроме того, о вкусах не спорят. Я предпочитаю говорить с вами откровенно.

– О, добрейший г-н Жакаль, вы представить себе не можете, с каким интересом я вас слушаю!

– В таком случае позвольте вам сообщить одну новость: вы свободны, любезнейший Жибасье.

– Что? – переспросил Жибасье, приподнимаясь с постели.

– Вы свободны, как птица, или, как человек, у которого умерла жена.

– Г-н Жакаль!

– Свободны, как ветер, облака, словом, – вы совершенно свободны.

Жибасье покачал головою.

– Как! – воскликнул Жакаль. – Неужели вы недовольны? Или вы сомневаетесь еще?

– Я свободен, свободен? – повторил Жибасье.

– Да, вполне!

– Я это слышу, но…

– Что, но?

– Но при каких условиях, любезнейший Жакаль?

– К чему вам это нужно знать, любезный Жибасье?

– А разве не нужно?

– Я продаю вашу свободу за бесценок!

– Это значит, вы злоупотребляете вашим положением?

– Чтобы я, Жакаль, стал торговать независимостью моего друга, я, который был всегда к вам так привязан, что моим постоянным желанием было находиться около вас, никогда не терять вас из виду! Ведь когда я однажды не имел о вас долго известий, то пришел в отчаяние. Вы сомневаетесь во мне, хотя я спас вас и облегчил все трудности плена!

– Вы хотите сказать, что вытащили меня из колодца?

– Вы не доверяете человеку, который с братской нежностью заботится о вас, – продолжал Жакаль, не смутясь словами Жибасье. – Чтобы я стал пользоваться вашим настоящим положением, положением моего несчастного друга. Ах, Жибасье, Жибасье! Вы меня этим оскорбляете!

И Жакаль, вынув из кармана красный шелковый платок, поднес его к лицу не для того, конечно, чтобы вытереть слезы, которых не было, но, чтобы высморкаться.

Слезливый голос Жакаля, обвинявшего Жибасье в неблагодарности, казалось, смягчил последнего, и он отвечал ему с такими же плачущими интонациями.

– Я нисколько не сомневаюсь в вашей дружбе, любезный Жакаль. Разве я могу забыть те услуги, которые вы мне оказали? Если бы я был способен на это, то заслужил бы название презренного циника, у которого нет ни сердца, ни чувств. Я должен бы был отрицать сущестование добродетели и святой дружбы… Нет, благодарю вас, Жакаль, в груди моей еще таится то святое чувство, которое мы называем дружбой. Не обвиняйте меня, но выслушайте: если я обратился к вам с этим вопросом, то это случилось потому, что я не доверяю себе.

– Ну же, успокойтесь и говорите яснее, любезнейший Жибасье.

– Ах! – вздохнул каторжник. – Я великий грешник, г-н Жакаль!

– Что же? Даже в Писании сказано, что и святые иногда грешили по семи раз на дню.

– Бывали дни, когда я грешил четырнадцать раз, г-н Жакаль.

– Но ведь, надеюсь, вы и не причислены к лику святых? Действительно, вы впадали в ошибки…

– Ах, если бы я только впадал в ошибки…

– Я не предполагал, что вы такой великий грешник, Жибасье.

– Ув ы! Что делать…

– Может быть, вы двоеженец?

– Ну, что такое – двоеженец! В наше время вы найдете сколько угодно и многоженцев.

– Может быть, вы убили вашего отца и женились на своей матери, как древний Эдип?

– Все это могло легко случиться, г-н Жакаль, хотя Вольтер говорит, что Эдип, этот кровосмеситель и отцеубийца, не считал себя виновным, напротив, он считал себя даже добродетельным.