Могикане Парижа

Несмотря на фразу, которую Сальватор сказал, садясь в карету, он не решился прерывать хода размышлений сыщика и только молча наблюдал за ним. Жакаль, поднимая глаза, каждый раз встречал его насмешливый, почти презрительный взгляд.

Наконец дошло до того, что всякий разговор стал казаться сыщику сноснее этого взгляда.

Он несколько раз поднял и опустил свои очки, не сколько раз понюхал табаку, откашлялся и заговорил первый.

– Вы, кажется, сказали, что хотите поговорить со мною о Вальженезах, милейший мосье Сальватор? – произнес он.

– Я хотел спросить вас, почтеннейший мосье Жа каль, что именно заставило вас так быстро изменить ваше мнение об этой девочке… Или, выражаясь точнее…

– Перестаньте! Мы здесь с глазу на глаз… Вы чело век умный, а не какой-то бешеный влюбленный…

– А кто вам это сказал?

– По крайней мере, вы влюблены не в эту похищенную героиню… Значит, у вас не было причины потерять голову, и вы в состоянии понять…

– Да, я все отлично и понял.

– Что же именно?

– То, что вы испугались, милейший мосье Жакаль.

– Да, да, каюсь, признаюсь! – проговорил сыщик, у которого хватало, по крайней мере, мужества признаться в своей слабости. – Верите ли, я до того струсил, что когда она назвала себя по имени, меня принялась тре пать лихорадка.

– А мне всегда думалось, мосье Жакаль, что первый параграф свода законов гласит: «Перед законом все люди равны».

– Видите ли, любезнейший мосье Сальватор, во всех кодексах и сводах этот параграф печатается с такой же основательностью, с какой короли пишут: «Мы, Карл, милостию Божиею, король Франции и Наварры». Людовик XVI тоже пользовался этой фразой, а ему перереза ли горло. Уж какая же милость Божия в том, что произошло на площади Революции 21-го января 1793 года в четыре часа пополудни?

– Отлично! И поэтому, когда вам пришлось обвинить девушку, которую вы уже заранее считали способной на всякое преступление, в соучастии в похищении другой девушки, вы струсили и вообразили себя удавленным в тюрьме, как Туссен Лувертюр или Пишегрю?

– Не шутите с этим, мосье Сальватор! Даю вам честное слово, что мне вспомнились оба этих человека…

– Значит, эти Вальженезы люди действительно очень могущественные?

– Еще бы! Прежде всего сам маркиз, который в большой милости у короля, потом кардинал, который состоит при папе, наконец, этот лейтенант…

– Который состоит, вероятно, при самом сатане? – подхватил Сальватор. – А! Теперь понимаю! Кроме того, не вяжется ли вся эта серия с каким-нибудь обществом?

Жакаль пристально посмотрел на Сальватора.

– Как же! Как же! Ведь маркиз один из покровителей Сент-Ашейль и еще в последнюю процессию он нес знамя. Не так ли?

Жакаль закивал головой.

– Как это странно! – продолжал Сальватор. – А я все думал, что иезуиты не больше как сонное видение «Конституционеля».

– О-о-о! – протянул Жакаль тоном человека, который хотел бы сказать: «О, какое вы бедное, наивное дитя!»

– Так что вы серьезно думаете, что схватиться с этими людьми было бы опасно? – спросил Сальватор.

– Знаете вы басню про горшок глиняный и горшок железный?

– Знаю.

– Ну, так вот и объясните ее себе.

– Но ведь глава фамилии умер лет шесть тому назад и не оставил детей, так что все состояние перешло к брату.

– Это значит, что он никогда не был женат, – пояснил Жакаль.

– Ах, да! Теперь припоминаю! Ведь там была еще какая-то история о незаконном сыне, которого нужно было или усыновить, или признать законным, но которому не сделали ни того, ни другого!..

Жакаль искоса взглянул на Сальватора.

– Да вы-то каким образом все это знаете? – спросил он.

– Эх, господи! – возразил комиссионер. – Да в на шем ремесле, как бы человек рассеян ни был, он все-таки даже поневоле узнает очень многое. Я, например, одно время носил письма одной дамы к некоему Конраду де Вальженезу, который жил тогда именно в том отеле, в котором живет теперь маркиз.

– Верно, верно! – подтвердил Жакаль.

– Да и вообще, кажется, это история весьма темная?

– Да, только не для всех, – возразил сыщик с видом глубочайшего самодовольства.

– А, понимаю! Только не для тех, кто сумел «найти женщину»? – подхватил Сальватор.

– Ну, на этот раз, в виде редкого исключения, женщины тут никакой не было.

– А что же там было? Вы сами понимаете, мосье Жакаль, что если знал человека молодым, красивым, здоровым и богатым, а он вдруг возьми да и исчезни, так поневоле хочется узнать, что с ним такое сталось.

– Это совершенно верно, тем более, что я могу сказать о нем почти что все.

– Ну, вот: «почти что»! Это так похоже на многоточие. Уж не ходили ли и вы в знаменитой процессии Сент-Ашейля?

– О! Черт возьми! Нет! Нет! – вскричал Жакаль. – Я сам боюсь иезуитов! Я им покровительствую и пользуюсь за это их взаимными услугами, подчас даже слушаюсь их, но любить их не люблю! Я вам сказал «почти что», потому что в нашем деле не всегда можно сказать все, что знаешь.

– А еще и потому, что не всегда знаешь все, что хотелось бы знать? – прибавил Сальватор со свойственной ему утонченной насмешкой.