Мое преступление

Еще до того, как сияние ракеты исчезло с небес, задолго до того, как на дальних холмах заговорила первая пушка, из замаскированных окопов противника раздался залп из винтовок. Он смел все на своем пути. У подножия холма в густой тени лежало тело, столь же холодное и жесткое, как и жерди, формирующие станок ракеты.

Человек, который знал слишком много, постиг наивысшую истину.

Перевод Валерии Малаховой

6. Поэт и безумцы

Габриэль Гэйл – поздний (но при этом один из самых любимых) герой-«детектив» Честертона. Кавычки тут необходимы: Гэйл не сыщик, не следователь даже в том смысле, в котором таковым можно счесть отца Брауна и Хорна Фишера. Он вообще действует скорее там, где мудрость отступает, а правит… нет, не безумие (и сам Гэйл, и его создатель понимали, как оно опасно, если остается «за старшего»), но некая иррациональность.

Возможно, это связано с родом занятий Габриэля Гэйла: он не только поэт, но и художник. Точнее, художник в первую очередь. А его спутники по литературному пространству… они тоже неоднозначны: некоторые из них благородные чудаки или даже «люди, желающие странного», – но есть и подлинные безумцы, представляющие опасность для себя и других. Впрочем, наибольшая опасность в этом цикле рассказов исходит от тех, кого цивилизованное общество считает здоровыми.

Считается, что цикл состоит из восьми рассказов. На самом же деле их девять, причем первый, совсем короткий, «Только для влюбленных», никогда не переводился на русский язык, а ведь он очень важен для понимания того, кем является Гэйл и какую жизнь он ведет. Впрочем, если этот рассказ самый неизвестный, то «Пурпурная драгоценность», возможно, самый трудный для понимания. Поэтому он тоже нуждается пусть не в первом, но в новом переводе.

Только для влюбленных

Художник Габриэль Гэйл энергично работал над вывеской, предназначенной для гостиницы «Восходящее солнце», когда его внимание привлекло нечто новое, внезапно появившееся в комнате. Этим новым оказалась Диана Вестермейн.

Диана была высокой и темноволосой. Гэйл рассматривал ее чуть дольше и пристальнее, чем допускают правила вежливости, – впрочем, художники, как всем известно, отличаются рассеянностью.

Когда, наконец спохватившись, он отвел взгляд, молодая леди продолжала смотреть на него. Она увидела высокое мастерство его рисунка, подлинный блеск восходящего солнца, давшего имя гостинице. И она уловила тонкую и прочную нить мысли, которую не всякий бы проследил в его бессвязной речи.

В какой-то момент он вдруг встал на голову, и его ноги задвигались в воздухе, словно вращая велосипедные педали. «Для художника очень полезно бывает постоять вот так, вверх ногами, – сказал Гэйл. – Когда мы видим ангела, чьи ноги обращены в зенит, а голова к земле, то понимаем, что он устремляется к нам с неба. А вот у тех, кто приходят снизу, нос всегда направлен вверх!»

Она засмеялась. Но тут между ними внезапно пролегла тень, воплотившаяся в виде друга художника. Имя этой тени было Харрел, и она очень помешала им. Диана сумела объяснить себе, что у нее нет никаких причин злиться, но на самом деле она рассердилась очень сильно.

Увеличение группы с двух человек до трех возымело болезненный эффект и полностью исключило какую бы то ни было непринужденность. Но ничего поделать тут оказалось нельзя: эти двое были неразлучными спутниками.

Лишь много позже, несколько месяцев спустя, Гэйл смог рассказать ей об опрометчивой клятве, связавшей его с Харрелом, который, как оказалось, был безнадежным и неизлечимым безумцем.

– Я оказался единственным человеком, который может держать его в рамках, – объяснил Гэйл. – А этот бедняга однажды оказал мне очень большую услугу… и я могу оплатить ее только так.

– Ваша клятва и в самом деле была опрометчивой, – покачала головой Диана. – Я уверена, что это неправильно: из-за нескольких слов на всю жизнь связывать себя с сумасшедшим.

– Не говорите так! – воскликнул художник.

– Почему бы и нет? – поинтересовалась она.

– Потому что я хочу, чтобы вы дали столь же опрометчивую клятву. Я хочу, чтобы вы произнесли несколько слов – и этим на всю жизнь связали себя с сумасшедшим.

Наступила тишина. После короткой паузы Диана вдруг улыбнулась и положила руку ему на плечо. А мгновение спустя воскликнула со смехом:

– О, ради всего святого! Я не думала, что моя клятва окажется настолько опрометчивой!

Габриэль Гэйл снова стоял на голове.

Перевод Григория Панченко

Пурпурная драгоценность