Мое преступление

– Шпион – мой дядя, – ответил Фишер. – Он же украл документы. По крайней мере, он пытался их украсть, когда я остановил его… единственно доступным мне способом. Бумаги, которые следовало отвезти на запад, дабы успокоить наших друзей и предоставить им план отражения агрессии, через несколько часов должны были оказаться в руках агрессора. Что мне было делать? Разоблачить одного из наших боевых товарищей сейчас – значило сыграть на руку твоему приятелю Эттвуду и всей клике лизоблюдов и паникеров. Кроме того, у человека за сорок вполне может возникнуть безотчетное стремление умереть так же, как он жил. В конце концов, я собираюсь унести все свои тайны с собой в могилу. Возможно, чем старше человек, тем меньше он склонен менять свои увлечения; моим же увлечением всегда было молчание. Также возможно, что я почувствовал потребность сохранить доброе имя матушки, пусть и вынужден был убить ее брата. Так или иначе, я выбрал время, когда вы совершенно точно спали, а он в одиночестве прогуливался по саду. В лунном сиянии я видел все тамошние статуи и сам походил на одну из них, только обладавшую способностью двигаться. Голосом, звучавшим совсем не так, как мой собственный, я обвинил его в государственной измене и потребовал бумаги, а когда он отказался – принудил его взять один из двух мечей. Тебе известно, что премьер-министр – заядлый коллекционер; мечи находились среди образчиков, присланных ему на экспертизу. Это была единственная пара одинакового оружия, какую я сумел отыскать. Дабы поскорее завершить этот неприятный рассказ, отмечу: мы сражались прямо там, на дорожке, перед статуей Британии. Мой дядя необычайно силен, но у меня имелось преимущество в навыках. Его меч оцарапал мне лоб почти в то же мгновение, как мой клинок нашел его шею. Хьюитт распростерся перед статуей Британии, как Цезарь перед Помпеем[86], всем телом упав на железный прут; его меч был уже сломан. Когда я увидел кровь, хлеставшую из смертельной раны, все иное перестало иметь для меня значение – я отшвырнул меч и подбежал к дяде, чтобы поднять его. Когда я наклонился над ним, события начали развиваться слишком быстро, чтобы я сумел уследить за всем. Уж не знаю, то ли железяка проржавела и сломалась, попав таким образом в руки дяди, то ли мой гориллоподобный дядюшка сам выломал ее из пьедестала… Так или иначе, штырь был в его руках, а близость смерти придала сил. Он взмахнул им, целясь мне в голову, пока я, безоружный, стоял перед ним на коленях. Уклоняясь от удара, я случайно взглянул вверх и заметил, как огромная Британия всей своей массой кренится над нами, подобно фигуре на носу корабля. В следующий миг я осознал, что она наклонена на пару дюймов сильнее, чем обычно, заслоняя собой небеса с невероятно ярко сиявшими звездами. Затем небеса словно бы обрушились на меня, а следом за тем я оказался в тихом саду и глядел на осыпавшиеся руины и прах моего дяди, на который и вы сегодня смотрели. Он выдернул последний штык, удерживавший британское божество, и оно пало, и погребло под собой виновника своего падения. Я же развернулся и бросился к пальто, в котором, как мне было известно, имелся потайной карман. Разрезав пальто собственным мечом, я бросился бежать по садовой тропинке туда, где на дороге стоял мой мотоцикл. У меня имелись веские причины поторопиться, но на самом деле я бежал без оглядки от статуи и мертвого тела. На самом деле я думаю, что я бежал от этой устрашающей аллегории, открывшейся моим глазам. Поэтому я ни разу не обернулся.

Затем я осуществил все то, что мне оставалось сделать. Всю ночь вплоть до рассвета и часть дня я мчался, словно пуля, минуя поселения и ярмарки Южной Англии, до тех пор, пока не прибыл в штаб-квартиру западных армий, пребывающих в полном смятении. Я успел вовремя. Образно выражаясь, я вовсю размахивал знаменем, на котором было написано, что правительство их не предало, что если они выдвинутся на восток против врага, то получат полную и абсолютную поддержку. Жаль, нет времени поведать тебе подробности, но поверь: это был мой звездный час. Триумф с факельным шествием, причем главные смутьяны поджигали факелы в первых рядах. Все мятежи стихли, люди из Сомерсета и западных графств заполонили рыночные площади – те самые люди, что умирали за короля Артура[87] и насмерть стояли за короля Альфреда[88]. Ирландские полки присоединились к ним – и это само по себе было похоже на мятеж. Они маршем направились из города на запад, распевая песни фениев[89]. Черный юмор этого народа сложно понять, но мне представилась возможность им насладиться, ведь даже отправляясь защищать Англию в компании англичан, они во всю глотку распевали: «Трех отважных, храбрых сердцем, доля к смерти привела… им английская веревка туго шею обвила»[90]. Общий хор, однако, дружно подхватывал: «Боже, храни Ирландию!», и каждый сам решал, в каком смысле трактовать этот припев.