Мое преступление

– Я проведу ночь в вашем дурацком лесу, под вашими дурацкими деревьями, – заявил он. – Я сделаю это хоть за двупенсовик, хоть за две тысячи фунтов, если кто-нибудь поддержит ставку.

И, не дожидаясь ответа, он схватил свою белую широкополую шляпу, гневно нахлобучил ее на голову и широким шагом двинулся прочь.

Тишину нарушил Майлз, точнее, звон разбившейся тарелки, которую он уронил. Дворецкий стоял и смотрел вслед уходящему хозяину, выставив вперед длинный острый подбородок. Лицо его в теплом свете лампы казалось более желтым, чем обычно. Густые тени делали его черты особенно резкими, но на миг Пейнтеру почудилось, что он увидел, как их исказило удивление, а затем – вспышка азарта. Но когда он повернулся, лицо его было спокойным, и Пейнтер понял, что это всего лишь настала пора чудес и недоразумений, как в пьесе «Сон в летнюю ночь», когда все перепуталось из-за ошибки Пака.

Лес со странными деревьями, куда держал путь сквайр, рос на самом мысе, так далеко, что почти нависал над морем, так что пройти к нему можно было лишь по узкой тропке, сверкающей в сумерках, словно серебряная лента. Лента эта вилась по утесу, где нестройный ряд изогнутых деревьев стоял караулом вдоль берега, и круто опускалась к рощице, где и растворялась, словно уходила в большие темные ворота или в пасть огромного льва. Что было с ней дальше, не удавалось разглядеть, но, вне всякого сомнения, она пролегала мимо огромных деревьев. Сквайр был уже в паре ярдов от темнеющего входа в рощу, когда его дочь поднялась из-за стола и сделала несколько шагов вперед, словно хотела остановить его.

Трегерн тоже стоял на ногах, потрясенный тем, к чему привел их праздный спор. Когда Барбара двинулась с места, он пришел в себя, шагнул за ней следом и сказал ей что-то, что Пейнтер не расслышал. Говорил он ровным голосом, сдержанно и отстраненно, но она не только услышала его, но, после секундного размышления, кивнула и пошла назад, но не к столу, а к дому. Пейнтер отвлекся на этот инцидент, а когда снова посмотрел вслед сквайру, тот уже исчез в роще.

– Ну вот и все, – сказал Трегерн, и в его голосе прозвучала обреченность, как будто кто-то закрыл дверь.

– Вы так полагаете? – Эйш в гневе повысил голос. – А я полагаю, что сквайр вправе отправиться в свой собственный лес! Из-за чего вообще вся эта суматоха, мистер Пейнтер? Только не говорите, что верите, будто несколько кривых палок способны кому-то навредить!

– Да нет, не верю, – отозвался Пейнтер, закидывая ногу на ногу и зажигая сигару. – Но пока он не вернется, я останусь здесь.

– Очень хорошо, – резко сказал Эйш, – я тоже останусь, но лишь для того, чтобы досмотреть этот фарс до конца.

Доктор не сказал ничего, просто занял свое место и взял предложенную американцем сигару. Если бы Трегерн обратил на них хоть какое-то внимание, он бы наверняка с присущей ему язвительностью отметил любопытный факт: что все трое не сговариваясь решили просидеть здесь, если понадобится, до утра, однако удивительным образом никому из них не пришло в голову – странное помрачение! – что можно просто пойти в лес следом за сквайром, ведь лес этот был у них прямо перед носом. Однако Трегерн отошел довольно далеко от обеденного стола и теперь вышагивал вдоль выстроившихся на берегу деревьев. Они стояли примерно на одинаковом расстоянии друг от друга, и море просвечивало сквозь них, словно ряд окон, так что в вечерних сумерках они напоминали полуразрушенный монастырь с длинной крытой галереей, а сам Трегерн, снова набросивший плащ на манер накидки и бродящий взад-вперед, казался привидением слегка безумного монаха.

До самой смерти все, кто собрался тогда в саду, сколь скептически они ни были настроены, считали эту ночь необычной. Они то сидели на месте, то вдруг вскакивали и начинали метаться по огромному саду, и случалось это так беспорядочно, а маршруты их были так непредсказуемы, что порой казалось, что все трое не находятся здесь одновременно, и никто не знал, на кого может наткнуться в своих бесцельных блужданиях. Время от времени кто-то из них ненадолго забывался тревожным сном или скорее дремотой, и в конце концов им стало казаться, что все это – один длинный общий сон: вот они сидят, а вот ходят по саду, а вот внезапно перекинулись парой реплик.