Моё !

- В старших классах. Бегала, а еще была в команде по плаванию. Ты про "Дорз" что-нибудь знаешь?

- Группа? Что-то помню. У них вроде несколько хитов было?

- Ведущего солиста звали Джим Моррисон, - продолжала Мэри, игнорируя глупость Горди. - Он был Богом.

- Он уже умер, кажется? - спросил Горди. - Черт побери, а у тебя классная задница!

Мэри опустила иглу. Зазвучали первые стаккато барабанов "Пяти к одному", затем к ним резко присоединился скрежещущий бас. Потом из колонок зазвучал голос Джима Моррисона, полный суровости и опасности: "Пять к одному, малышка, пять к одному, никто отсюда не выйдет живым, ты получишь свое, малышка, а я получу свое".

От этого голоса ее затопило воспоминаниями. Она множество раз видела "Дорз" живьем на концертах и один раз даже видела Джима Моррисона совсем вплотную, когда он заходил в клуб на бульваре Голливуд. Она протянула руку сквозь толпу и коснулась его плеча. Жар его силы прошел по ее руке и плечу, как удар тока, окунув ее мысль в царство золотого свечения. Он оглянулся, на короткое мгновение их глаза встретились и оказались прикованными друг к другу. Она ощутила его душу, как прекрасную бабочку в клетке. Эта душа взмолилась, чтобы ее отпустили на свободу, а затем кто-то еще подхватил Джима Моррисона, и он был унесен в потоке тел.

- У них хороший ритм, - сказал Горди. Мэри Террор чуть прибавила звук, а затем поднесла ЛСД к лицу Горди и дала ему одну из желтых "улыбочек".

- Полный порядок! - сказал Горди, сминая сигарету в пепельнице рядом с кроватью. Мэри начала лизать свой кружочек, Горди сделал то же самое. Через несколько секунд улыбающиеся лица были размазаны, их черные глазки исчезли. Мэри села на кровать в позе лотоса, скрестив лодыжки и положив запястья на колени. Она закрыла глаза, прислушиваясь к Богу и ожидая, пока подействует кислота. Кожа ее живота трепетала, Горди проводил указательным пальцем по ее шрамам.

- Ты так и не сказала, как ты это заработала. В аварию попала?

- Верно.

- А что за авария?

"Мальчик, - подумала она. - Ты не знаешь, как близко ты к краю подошел".

- Наверняка серьезная, - настойчиво продолжал Горди.

- Автомобильная катастрофа, - соврала она. - Меня изрезало стеклом и металлом. Это было правдой.

- Вот это да! Мощные повреждения! Поэтому ты не можешь иметь детей?

Она открыла глаза. Рот Горди был у него на лбу, а глаза сделались кроваво-красными. Она опять сомкнула веки.

- Что ты имеешь в виду?

- Да я насчет этих детских портретов. Я подумал... Понимаешь ли... Что ты, должно быть, немножко того, насчет детей. Ведь ты не можешь иметь детей, верно? Я имею в виду, что из-за этой аварии у тебя там все отшибло?

Мэри опять открыла глаза. У Горди из левого плеча вырастала вторая голова. Это была бородавчатая масса, из которой только начинали прорезываться нос и подбородок.

- Слишком много вопросов задаешь, - сказала она ему и услышала, как ее голос отдается эхом, словно в бездонной яме.

- Господи! - внезапно сказал Горди, его алые глаза широко раскрылись. - У меня рука удлиняется! Господи, погляди только! - Он рассмеялся. Треск барабанов сливался с музыкой "Дорз". - Моя рука заполняет всю эту чертову комнату! - Он согнул пальцы. - Смотри! Я касаюсь стены!

Мэри смотрела, как голова на плече Горди обретает форму. Ее черты были до сих пор неразличимы. Масса плоти начала обтягиваться витками кожи, начинавшими вырисовываться вокруг другого лица Горди. Это другое лицо начинало сжиматься и усыхать. По мере того как лицо Горди спадало, новое лицо прорывалось на свободу, выскальзывая через плечо, цепляясь к черепу с мокрым чавкающим шумом.

- У меня руки растут! - сказал Горди. - Ух ты, они уже в десять футов длиной!

Воздух наполнили музыкальные ноты, летящие из колонок, как кусочки золотой и серебряной мишуры. Новое лицо на черепе Горди стало четче, и грива волнистых каштановых волос вырвалась из черепа, потянулась к плечам.

Из плоти выпячивались острые скулы и рот с жестокими пухлыми губами. Из-под нависающих бровей появились темные глаза.

У Мэри перехватило дыхание. Это было лицо Бога, и она сказала:

- Ты получишь свое, малышка. Я получу свое. Лицо Джима Моррисона было на теле Горди. Она не знала, куда же делся Горди, и ей на это было наплевать. Она потянулась к нему, и ее губы напряглись ради этого пухлого рта, который говорил правду веков.

- Уау, - услышала она его шепот, а затем их рты запечатали друг друга.

Она почувствовала, как он скользнул в нее, в ее тело и душу. Стены комнаты стали влажными и красными, и они пульсировали под барабанный ритм музыки. Она открыла рот, когда он глубже в нее проник, и длинная серебряная лента стала раскручиваться и раскручиваться. Воздух вибрировал, и она чувствовала, как музыкальные нотки покалывают ее грудь, словно маленькие пики. Его руки вплавлялись в ее кожу, как горячие утюги. Она прошлась пальцами по его ребрам, и его язык высунулся из его лица, как молотящий таран, и прорвал крышу ее рта, чтобы слизнуть ее мозг.