Вот здесь бы самое время притормозить и задаться вопросом, не стоило ли испугаться того, что он готов был пойти против всех обычаев и правил, дабы получить желаемое. Насколько это делало его похожим на Тюссана? А вот ни насколько. И дело не в том, что для капитана я сама по себе не была важна, являясь лишь инструментом для достижения цели, излюбленной мишенью для издевательств, некоей задачей, требовавшей хитроумного, а потом и силового решения, а Рисве лишь намеками, взглядами, короткими, необыкновенно емкими фразами за столь мизерный срок позволил почувствовать себя главной ценностью для него. В мужчине, стоявшем передо мной, не было ничего притворного, искусно спрятанного, расчетливого — того, что держало меня в постоянном напряжении рядом с Рожером, заставляя гадать, что же скрывается за фасадом идеальности. Он был словно его полная противоположность, позитив против негатива, действительно нуждался быть видимым во всех подробностях, прозрачным передо мной до малейших уголков души там, где Тюссан стремился быть скрытым, как ядовитая змея в засаде. И вообще. Отныне и впредь я отказываюсь сравнивать их. Просто потому что ублюдок капитан не достоин быть поставленным в один ряд ни с одним, хоть сколько-нибудь достойным человеком.
— Людям свойственно поступать импульсивно, когда желают чего-то слишком сильно, — пожала я плечами, чувствуя себя необычайно легкомысленной, освобожденной, а еще необъяснимо азартной, готовой к чему-то новому, прежде не пережитому. — Если это не причиняет никому боль и вред, то и не является чем-то непростительным. Так что забыли. Но как нам быть с гребнем и бритвой? Как я понимаю, одолжить у кого-то будет довольно смущающе?
— Если просьба будет исходить от тебя, то Вали поймет нас, — казалось, Рисве все равно колебался.
— Но?
— Но, она наверняка захочет поговорить с тобой и убедиться, насколько ты уверена. И я совру, если скажу, что не опасаюсь этого. Честно говоря, я предпочел бы вручить тебе мой нож для бритья и собственноручно вырезать гребень.
Нужно быть откровенной: я действительно могла бы усомниться в адекватности того, на что собиралась пойти, обратись сейчас кто-то к моему рассудку. Но впервые в жизни я не хотела быть остановленной. Даже если потом буду сожалеть.
— Что же… мне подходит и такой вариант, — пожала я плечами.
— Правда? — Рисве впился в меня взглядом мальчишки, получившего на Новый год настолько желанную игрушку, что он просто был не в силах сразу поверить в ее реальность.
— Правда, — кивнула я, практически купаясь в его реакции на такую, казалось бы, мелочь, — со мной не всегда сложно.
— Идем, — схватил он меня за руку и потащил куда-то. — Быстрее, Софи, прошу.
Арни и док встревоженно окликнули меня, когда мы буквально пронеслись мимо них, но я успокаивающе отмахнулась, едва поспевая за Рисве. Его ноги намного длиннее моих, так что приходилось стараться. Однако мужчина все равно был недоволен скоростью передвижения и, резко остановившись, присел, предлагая мне взобраться ему на спину, как мы уже и делали прежде. Возражать я не стала и вскоре уже болталась живым рюкзаком за его плечами, пока он стремительно рысил вдоль скал к густым зарослям впереди, и при этом не могла сдержать бестолкового, беспечного смеха. Наше торопливое перемещение закончилось так же неожиданно, как и началось. Продравшись сквозь густую стену растительности, похожей на земной камыш, только с сочными толстыми листьями выше его головы, Рисве внезапно затормозил перед огромным валуном с плоской вершиной и, ловко переместив меня вперед, так что я и ойкнуть не успела, усадил на него.
— Я сбегаю очень-очень быстро, — сказал он, едва ли не приплясывая на месте. — Обещай, что ты будешь здесь, когда я вернусь, пожалуйста.
Я только хотела сказать, что куда мне, собственно, деваться с этого каменного насеста, но поняла, что он спрашивал о другом. Буду ли я все еще так же решительно настроена, если он оставит меня даже совсем ненадолго? Я кивнула, при этом недоумевая, по какой такой причине намеревалась ввязаться в нечто настолько авантюрное и, вероятно, несущее массу долгосрочных последствий, но при этом и испытывая жуткое нетерпение. Такое чувство, что мое сознание и эмоции решили: надо спустить себя с цепи по полной, компенсируя годы, проведенные в стазисе, и месяцы в застенках у Тюссана. Слишком много было безвозвратно упущено, и мои внутренние часы как будто помчались в бешеном ритме, требуя без раздумий миновать территорию сомнений или нерешительности, и перейти сразу туда, где я начну чувствовать и жить, без единой мысли, насколько это правильно или надолго. Я так могу? Действительно? Похоже, что да, хоть и не пробовала ни разу до этого.