Модельер

Отхлёбывая чай или поедая перепавшую с прилавка хлебную корку, Влад слушал внутренний голос. Внутри него шли нескончаемые диалоги об окружающих вещах. Со временем Влад стал думать — может, стоит прекратить и их? Заставить трёх-четырёх людей, что беседуют в его голове, заткнуться, не так уж и просто, но, наверное, возможно. Но ведь они начнут тогда больше думать, и если он вдруг станет эмпатен ко всем их мыслям, то быстро сойдёт с ума.

Глядя на воды Грибоедовского, втиснутые между берегов, в свою очередь забранных в каменные и железные скобы, Влад внезапно подумал, что ограничения задают направление. Если бы не было берегов, канал бы растёкся, превратился в лужу. А вообще говоря, и вовсе не стал бы вытекать из Невы.

Свобода не всегда полезна. Даже вредна. Двигаться вперёд человека заставляют ограничения: Влад осознал это уже после того, как принял обет молчания — устного и творческого. Он решил для себя, что впредь не будет творить бессистемно, а станет продумывать каждый свой шаг, выстраивая из стен коридор в нужном направлении. Возможно, ему будет казаться, что эти стены ограничивают его в чём-то чрезмерно, но с другой стороны — на них можно при случае опереться.

Он выдумывал эти ограничения спонтанно, но видно, шёл в правильном направлении, преследуя цель, которой не нашлось пока места даже в воображении. Влад на самом деле даже не представлял, что это за цель и чего он в конце концов хочет добиться.

* * *

Перебравшись жить на улицу, Влад стал невольным участником и свидетелем великого множества вещей. Ещё никогда его жизнь не была такой насыщенной.

Как у настоящего монаха, уже через три дня своего добровольного отшельничества его голова была совершенно лысой. На стрижку у Влада денег не было, да и побуждений ходить и сверкать затылком за ним не водилось. Всё вышло совершенно случайно: он отдыхал в закутке на одной из улочек Васильевского острова, и вдруг увидел лысых людей. Двое появились из подъезда трёхэтажного дома, и сразу привлекли внимание Влада своей потёртой одеждой. В его восприятии давно уже что-то подвинулось: яркая и новая одежда не оставляла в памяти никаких следов, как будто была стерильной. Зато незаметные, в том числе благодаря свей неброской и застиранной одежде, люди вызывали в нём живейший интерес.

Навстречу тем двоим спешило между клумб из крашеных известью автомобильных покрышек трое других, не таких лысых: их макушки уже покрывал пушок. Встреча их ознаменовалась объятиями; до Влада долетали какие-то невразумительные обрывки фраз и смех, яркий, словно улетевший у хозяина воздушный змей.

Трое вышли через двадцать пять минут, солнце отпускало бродить по их выбритым макушкам выводок своих зайчат. Они проследовали через арку в сторону набережной Шмидта, и Влад приметил одну любопытную деталь: у всех у них на затылке оставался невыстриженный клок волос, у кого-то длинный — такой, что походил на чуб, у кого-то едва заметный.

Там, за аркой, сновал народ, проехал велосипедист, тренькнув звонком. Странно: эти трое громко шутили, верхние стёкла окрестных пятиэтажек провожали их благожелательным дружным звоном, но стоило им исчезнуть из виду, как Влад стал сомневаться: действительно ли он сейчас был не один во дворе? Те люди скользили по обыденности, словно водомерки по поверхности озера, а Влад смотрел из толщи воды на степенно расходящиеся круги и думал: может, его сморило солнцем, и встреча лысых людей не что иное, как его подсознание, сумевшее впихнуть в долю секунды перед пробуждением странные образы?..

Не успел Влад сделать какой-нибудь для себя вывод по поводу увиденного, как появились ещё двое потенциально лысых. Они вошли в ту же арку и свернули к той же парадной.

Влад вскочил, выбросил в стоявшее здесь же ведро недоеденный бутерброд с китайской морковкой, на который он потратил в киоске девятнадцать пятьдесят. И со всех ног бросился бежать.

Он нагнал их почти у парадной, под похожей на растение с далёкой планеты отцветающей сиренью. Оба в потёртых джинсах и водолазках с засученными до локтя рукавами. Один в летах, другой моложе, едва ли старше Влада. Для отца и сына разница не такая уж и большая, хотя… У старшего отросший на затылку чуб смешно закручивался спиралью. У молодого правая кисть почти полностью скрывалась в ярком полотняном мешочке, который он держал на весу — наружу торчал только указательный палец.

Следом прошёл внутрь и Влад; перешагивая через лучи света, струящиеся сквозь замызганные окошки, и даже, как будто бы, стараясь наступать в невидимые следы своих поводырей, поднялся на второй этаж. Дверь там была приоткрыта.

— Харибол, прабу!

В прихожей, среди рядов резиновой обуви и валенок, их радостно встретил ещё один лысый человек, маленький, румяный, с огромными пигментными пятнами на макушке — конечно же, совершенно голой. Он одет в белые льняные брюки и такую же рубашку, и выглядел прорехой в пёстром цыганском плаще мироздания, дырой куда-то в туманное ничто.