Модельер

— Я неплохой закройщик! — сказал Влад. Но взгляд Льва окунул его в холодную воду, остудив весь пыл.

— Любая автоматика — всего лишь субпродукт для производства конечных, штампованных продуктов. Всё, что автоматизировано, никуда не годится.

На бумаге, следуя за движением руки, проступали очертания океанского дна — такие, как если смотреть на них через толщу воды. Влад ничего не понимал.

— Ай, да ладно! — сказал Лев так, будто кто-то или что-то очень сильно не оправдал его надежд, смял бумагу в серый комок, который хотелось подцепить вилкой и немедленно отправить в рот. Влад забеспокоился: можно было загодя перекусить, или он правильно сделал, что упорно игнорировал последние три часа разболтавшийся живот? Когда-то он ходил с матерью на неприятные медицинские процедуры, перед которыми нельзя было есть, и поход к мастеру по татуировкам вызывал стойкие ассоциации. Вдруг скопившаяся во рту слюна или выделяющийся при виде похожего на фрикадельку комка бумаги желудочный сок как-то помешают процессу?

— Не ёрзай, — одёрнул его Лев.

Он послюнявил кончик ручки. Сказал, коротко взглянув на застывшую в кресле жертву:

— Иногда эскиз и есть конечный результат. И наносить его нужно непосредственно на поверхность, над которой работаешь.

За ширмой голоса Льва Владу почудились голоса обоих его учителей. Он попытался понять, кого же здесь больше — Рустама или Виктора?

Если закрыть глаза и не видеть эти тощие белые пальцы и ладонь с синими прожилками, различимыми даже под перчаткой, можно подумать, что руку закрутили в тиски. Лев водил теперь ручкой прямо по коже, быстрыми, точными, решительными движениями нанося рисунок.

Теперь Влад понимал, что рисует художник. Он с интересом следил за сафари, что разворачивалось на его руке, и, когда Лев отложил ручку, не спросив ни о чём, даже не посмотрев на клиента, принялся заряжать машинку светло-коричневой краской, тоже ничего не сказал. Ему нравилось.

— Постараемся управиться за один сеанс, — сказал Лев. — Первое время будет больно, потом привыкнешь.

Он, сдавив пальцами большое, влажно поблёскивающее перо, вспорол Владу руку.

Кожа превращалась в какую-то иную текстуру. Сначала Влад подумал, что это дерево, но потом узнал замшу. Рядом был ещё квадратик (шов между ними слегка расплылся, не то от дезинфицирующий жидкости, которую нанёс на кожу Лев, не то от собственного пота Влада), и ещё, ещё… разной формы и размера, они — каждый! — заключали в себе отдельную страну. А контуром всему этому был африканский континент, который, как и все остальные континенты, обладает собственной, легко узнаваемой формой. Рука Влада грозила превратиться в политическую карту, которую Лев нарисовал, не сверяясь с картой настоящей. Тем не менее, в точности её Влад не сомневался.

— Алжир? — спросил Влад, когда Лев отложил машинку. Он вытер нарисованное салфеткой и бросил её в ведро. Руки совсем не дрожали (как втайне того боялся Влад), в медицинских перчатках они были похожи на руки хирурга.

— Мавритания. Алжир у нас на очереди. Жалко, у меня ограничен запас игл.

Он ловко смешал в специальных колпачках краски и продолжил. Алжир отливал приятной бархатистостью велюра. Влад боялся дышать, наблюдая, как африканские страны расцветают различными тканями и материалами, которые он частенько применял в своей работе. Швы между этими лоскутами грубые, необработанные, прошивала их, как будто бы, толстая капроновая нить.

— Я возьму с тебя всего полцены, — сказал между делом Лев. — С тобой трудно работать, но… это хороший опыт.

— У меня необычная татуировка?

— Конечно, нет. Ты упоминал энергетику…

Влад покосился на друга. Сав давно уже дремал в кресле.

— Да! Она здесь везде, словно… словно паутина.

— Ты носишь в себе свою собственную. Это как два магнитных поля. Интересно смотреть, как они взаимодействуют. Постарайся больше ничего не говорить. Даже не думать. Мне и так непросто.

Влад повернул голову, чтобы видеть лицо Льва. Глаза его горели лихорадочным, маниакально-буддистским спокойствием. Больше он ничего не спросил, а мужчина ничего не сказал. Голосила только машинка, вгрызаясь в плоть и оставляя на коже капельки сукровицы.

Сеанс длился почти четыре часа. Сав всхлипывал во сне, иногда просыпался, чтобы поглядеть на результат.

— Не понимаю, при чём здесь чунга-чанга, но выглядит неплохо. Как думаешь, набить мне на пятках Курилы?

Ему никто не отвечал. Лев был поглощён работой, Влад же прислушивался к собственным ощущениям: у него такое лицо, будто слушает радио и пытается расслышать сквозь помехи голос диктора.

— Внутренний голос для тебя всегда важнее моего, настоящего, — зашёл с другой стороны Сав.

Нет ответа. Зарубин качал головой, словно аннулируя оба своих высказывания, и погружался в дрёму.