Мода на умных жен

– Да нет, не в том дело, – резко прервал ее Алексей. – Не в том, что я поверил в ваши сверхъестественные детективные способности. Я вам как женщине поверил. Я подумал, что это был просто с вашей стороны… шаг ко мне навстречу. Понимаете? Вы меня с первой минуты поразили, я просто обмер… Вот это да, думаю, не бывает таких женщин… не бывает, однако она стоит передо мной… А Левушка в то же время какую-то ерунду болобочет насчет ваших талантов следовательских и шутки выдает дурацкие насчет женитьбы… Я ушам не верил, Господи, думаю, да неужели еще не все потеряно в жизни, неужели судьба моя может так счастливо измениться? И всякие дурацкие юльки-юбки отойдут в прошлое? Я нарочно говорил тогда, что меня волнует ее отношение, что не хочу ее терять, я ведь хотел… хотел в вас ревность возбудить! Понятно?

Алена знала, что человек с вытаращенными глазами – зрелище не слишком-то эстетичное, поэтому сдерживала внешнее проявление своих эмоций, елико возможно. Другое дело, что удавалось это, похоже, плохо.

Неужели Алексей говорит правду? Значит, тот поцелуй что-то значил для него? Неужели он… а она-то… Вот раззява! Проглядела вспышку чувств, словно невнимательный астроном, проглядевший вспышку на солнце! Все-таки разлука с Игорем произвела на нее жуткое воздействие, ожесточила, душу словно камнем одела: сексуальное влечение к себе она распознает запросто и так же запросто на него отвечает, а вот интерес более глубокий, более трогательный, сердечный интерес не замечает – не хочет замечать, что характерно!

Или дело не только и не столько в ее душевной черствости и ожесточенности? Алексей ей нравится… точно, нравится… вот сейчас, когда он вдруг шагнул навстречу и схватил ее в объятия, ее тело привычно и радостно готово отозваться, но…

Но что-то мешает. Сдержанность? Стыдливость?

Ха-ха. Три ха-ха!

Мешает жалость. Та самая жалость, которую она ощущала к Алексею с первой же минуты, как узнала о его загадочных припадках. И, будем называть вещи своими именами, к этой жалости в изрядной степени примешивается… брезгливость. Безумие вызывает в обычном, нормальном человеке такое же отвращение, как дурная болезнь, как проказа. Оно не заразно, но мы страшимся его, словно чумы!

– Нет, Алексей, нет, пожалуйста, – забормотала Алена бестолково, пытаясь отвести его руки, которые обнимали ее, обнимали жарко, жадно, уворачиваясь от его губ, закидываясь назад, чтобы отстраниться, и невольно подставляя шею под его поцелуи. – Да нет же, вы неправильно поняли, мы… мы не должны, мы не можем…

– Да почему, почему не можем, если мы этого оба хотим?! – выдохнул ей в ухо Алексей, и у нее блаженные мурашки немедленно побежали по коже, но длилось это только миг, грубый физиологический миг, и немедленно исчезло. Она напряглась, пытаясь вырваться, но еще стараясь высвободиться помягче, чтобы не обидеть Алексея…

И тут до него дошло.

Он сам разжал руки, сам отстранился, мрачно глянул Алене в глаза:

– Мы не можем, потому что мы не хотим, да? Вернее, вы не хотите?

– Алексей, я не знаю, я не готова… – жалко, потерянно забормотала она, ощутив вдруг резкую тоску по его рукам, по его теплу… Затянулось ее телесное одиночество, затянулось чрезмерно, но тотчас насмешливые черные глаза всплыли в памяти… – не глаза вчерашнего «спасителя» Максима, отнюдь нет! – и Алена, задыхаясь от невыносимой, неизживаемой любви к невозвратному, несбывшемуся, несбыточному, воскликнула почти в отчаянии: – Я не могу. Извините, не сердитесь, я не могу!

– Понятно, – неожиданно спокойно изрек Алексей, отстраняясь. – Вам меня, конечно, жаль, несчастного психа, но все же вы мною изрядно брезгуете. Понятно!

– Да нет… да что вы… – проблеяла Алена, не слишком-то, впрочем, стараясь быть убедительной, ибо в диагнозе ее чувств Алексей нисколечко не ошибся. Увы и ах!

Любить – значит жалеть? Может быть, оно и верно. Но желать – не значит жалеть! И лучше сразу поставить все точки над i, чтобы устранить могущие быть тягостные недоразумения, пока ситуация не стала вовсе уж непоправимой. И так уж слишком далеко все зашло… Нет, довольно!

– Да я вас не виню, успокойтесь, – проговорил Алексей так серьезно и даже сурово, что Алена, наверное, рассмеялась бы, не чувствуй она себя столь неловко.

Этот мужчина, кажется, совершенно не умеет притворяться. Он ее не винит? Ничего себе! Да таким голосом судья выносит приговор… Тот самый – окончательный, который обжалованию не подлежит!

– Пора собираться, загостился я у вас.

– Да нет… вы мне нисколько не мешаете… да почему, да ничего… – снова заблеяла вежливая Алена.

Но Алексей уже не обращал на нее внимания: вышел в прихожую, включил там свет и принялся приглаживать перед зеркалом растрепанные волосы.

Алена тоже прошла в коридор, встала, прислонившись к притолоке, сложила руки на груди: смотрела. Как всегда, когда от нее уходил мужчина, оставшийся, так сказать, невостребованным, у нее наступал легкий и краткий момент рефлексии и запоздалых сожалений.

А может… все-таки…