Никакой это не Северянин и никакой не Брюсов. Это Александр Блок, любимый поэт юности! Все-таки уникальная память у писательницы Дмитриевой – все, что касается стихов, даже сто лет не читанных и давным-давно, казалось бы, забытых, вспыхивает в голове моментально, словно разгорается костерок, который казался давно угасшим. А вот насчет кнопочек на пульте – это ей слабо, слабо, слабо, слабо!
Она растерянно обернулась – и перехватила взгляд незнакомого мужчины. Он сидел за рулем стоявшего неподалеку темно-зеленого джипа, опустив стекло, и с превеликим любопытством таращился на Алену матово-черными глазами.
Писательница наша нахмурилась. Обстоятельства ее жизни в последние годы складывались так, что ничего доброго от черных глаз она не ждала, поэтому старалась держаться от них подальше. Алена отвернулась и в растерянности уставилась на «Мазду», за рулем которой по-прежнему сидел неподвижный, поникший Алексей.
А он часом не в обмороке?! Вид у него какой-то такой… помертвелый…
Ну как же открыть эту несчастную машину?!
– Извините, – послышался сзади мягкий голос. – Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Алена снова обернулась. Ну да, с ней заговорил тот самый черноглазый мужчина. Нет, слава Богу, на другого, разбившего Алене сердце, измучившего ее почти до смерти, заставившего понять наконец, что это за штука такая – роковая, неодолимая любовь, но так и не полюбившего ее, он, к счастью, совершенно не похож. Гораздо старше – явно за сорок, резкое лицо, угрюмое выражение, жесткие черные волосы, углом нависающие надо лбом, брови сведены к переносице, рот недобрый, твердый, бледный… Все не то, все не так, с Игорем никакого сходства, ну и слава Богу.
Вот только глаза… А впрочем, ерунда это, таких глаз, как те, из-за которых Алена с ума сходила, умирала, сердце себе надрывала, все равно больше не сыщешь. Вот и не ищи, и не думай о них, не вспоминай о прошлом – смотри в настоящее и без сомнений и колебаний используй
– Послушайте… Извините, вы умеете пользоваться этой штукой? – пробормотала она искательно. – Моему знакомому вдруг стало плохо, я из машины выскочила, а дверцу нечаянно заперла. А там моя сумка и телефон в ней, теперь врача не вызвать… Вы не могли бы открыть дверцу и достать сумку? Вон там она, под сиденьем лежит… Поможете мне, а?
– Конечно, – отозвался черноглазый. – Легко. Давайте ваш пульт.
Добрый человек выбрался из джипа и подошел к «Мазде». Взял у Алены черненькую коробочку, и моментально – Алена даже не успела подсмотреть, на что там нажимается при надобности! – раздался характерный звук, означающий, что дверца открылась.
Помощник, дай ему Бог здоровья, осторожно просунулся внутрь, пошарил под сиденьем и выпрямился, схватив сумку. Затем снова заблокировал дверцу.
– У меня такое ощущение, что ваш друг без сознания, – сказал он, глядя на Алену чуть исподлобья, почти в упор, так как они были с нею практически одного роста. – Что с ним случилось все-таки? Сердечный приступ? Удар?
– Если бы я знала! – воскликнула она чуть ли не со слезами. – Мы были в ресторане…
– И после ресторана он сел за руль? – вскинул брови добрый самаритянин. – Лихой парень!
– Да выпито было всего по бокалу «Твиши», не больше, – отмахнулась Алена. – Не в том дело. Ладно, спасибо большое, давайте сумку.
– Там еще и телефон лежал. – Черноглазый показал ей трубку. – Вот, держите.
– Это не мой телефон, а Алексея, – сказала Алена, завороженно глядя на черный, лаково блестящий, утонченный «Siemens».