Многоточия

Квартирный звонок верещал, с дребезгом умолкая и тотчас приказной рёв возобновляя. Давила на кнопку рука, упрятанная в рукав униформы, рука, оканчивающаяся коротким пальцем. Воображение подкинуло Шеломову образ охотника целиком: толстый служака с малиновыми щеками и выпученными круглыми глазами, с резиновой дубиной, наручниками и газовым парализатором на ремне.

— Полиция! Оперуполномоченный Бухтеев! Открывайте! Именем президента! — донеслось через стальную дверь и деревянную повеление.

Задверные типы говорят разное. Именем короля, именем революции, именем закона, теперь вот именем президента. Причина же их появления никогда в истории не менялась. Как не менялось в лающих выкриках охотников повелительное наклонение. Как не менялась и сама сущность власти. Выщелкнуть умных людей из общества, упрятать их подальше, сгноить или обезглавить. «Да» — стабильности, «нет» — эволюции.

Сколько страниц было прочитано ночью? Четыреста? Пятьсот? Захлопнув один том, Шеломов с жадностью схватил другой, того же автора. Чтение настолько увлекло его, что он вновь почувствовал себя мальчишкой, который лучшие часы детства провёл в запойном поглощении повестей и романов, посылая мысленное спасибо тем писателям, что одаривали читателя щедрым посулом: «Продолжение следует».

— Даём вам десять минут. Не откроете — распилим двери!

Быть может, он недоплатил налогов или штрафов. Или отправил в глобальную сеть что-то неположенное, что пометили маркерами снующие по закоулкам Интернета полицейские программы-роботы. Или раздобыл запрещённую цензорами книгу. Или недостаточно долго смотрел на прошлой неделе телевизор. Или нечётко нарисовал галочку в бюллетене на выборах. Так или иначе, но за ним пришли. Рано или поздно за всеми приходят. Вот именно: рано или поздно. За ним пришли поздно. Иными словами, опоздали. Опоздали на одну книгу.

— Шеломов, мы знаем: вы там! Сведения проверенные.

Не исключено, что донёс сосед. Житель смежной квартиры. Или его жена. Супруги, чья спальня вон за той стеной. В комнатах этой семьи книг не найдёшь. Зато телевизоры гудят сутки напролёт.

— Не пытайтесь уйти в окно. Мы контролируем все входы и выходы!

Реплика охотника вызвала у Шеломова улыбку. Из верхнего ящика стола он вынул папку. Список прочитанных книг он вёл на бумаге, не в компьютере. Вёл много лет, со школы. С первого класса. С того самого дня, когда ему выдали в библиотеке читательский билет. Там, в библиотеке, одна тётенька посоветовала ему записывать названия и авторов прочитанных книг. Нынче Шеломову пятьдесят семь лет, и список прочитанного занимает у него пухлую папку, точно рукопись романа.

— У тебя пять минут!

Потный палец вдавливает кнопку звонка.

Развязав тесёмки папки, Шеломов, ощущая под ладонью шершавую гладь листа, записывает книгу за номером 14000 и за нею недочитанную книгу — за номером 14001.

Четырнадцать тысяч. Магические число, толстовское. Четырнадцать тысяч книг насчитал в библиотеке яснополянского сочинителя Иван Бунин.

Минувшей ночью по числу прочитанного Шеломов догнал Льва Николаевича.

— Три минуты! — В стальную дверь замолотили, забухали кулаки. Тяжело ударил ботинок. И снова с электрическим треском взревел звонок.

Большая часть четырёхкомнатной квартиры Шеломова, три комнаты, превращены в библиотеку, отданы бумажным книгам. От пола до потолка — книги, книги, книги, с любовью убранные на полки, за стёкла, охраняющие тома от нашествия пыли. Жилище своё Шеломов прозвал книжным домом.

— Две минуты, баран! — И полицейский добавил площадной брани.

Что за власть без ругани, арго, команд и окриков? Что такое власть, как не собрание организованных хулиганов?

В прихожую просочился табачный дым. Когда на площадке курят, от дыма не спасают и двойные двери.

— Ещё минута, тупица!

Соседи за стеной, конечно, наслаждаются скандалом. Ждут, когда подозреваемого (или уже обвиняемого?) выволокут на лестницу, приложат дубинками и закуют в наручники.

Четырнадцать тысяч. Та женщина из библиотеки, что научила его записывать на листках имена прочитанных книг, была умницей, мудрым была человеком, глядящим в звёзды.

— Тридцать секунд, кретин! Савельев, жужжалку!

— Есть, товарищ капитан! Расчехляю!

Встав посреди самой большой библиотечной комнаты, Шеломов с удовольствием оглядел книжные полки, опоясывающие стены, задержал взгляд на знакомых корешках за голубоватыми стёклами. Странное ощущение, подумал он. Ощущение прощания. Это, конечно, инстинктивное. За окном занимался рассвет. Собираться, класть в чемодан главные книги, хватать необходимые вещи, рассовывать по карманам деньги, документы, банковские карты ему ни к чему.

Он закрыл глаза и представил, как всё произойдёт.

И оно произошло.

II