Многоточия

Тонкая, подвижная, она скользнула к нему, выпорхнула из стены, точно от паутинки освободилась. Лёгкое жёлтенькое платье Маруты, казалось, вот-вот вспыхнет в красной печи. Бессонов обнял знакомое тело, поцеловал длинные щёки, горевшие пунцовым румянцем.

— Ты загадал меня, Миша! Это такой праздник! Такое счастье, что поверить не можно… Я здесь боялась. Очень боялась! Думала: так будет, не так? Меня — не меня? Внизу ты пугался счастья. Я боялась, ты принесёшь свой страх наверх.

Бессонов чуть отстранился от Маруты. Полюбовался ею. Посмотрел в её серые глаза, такие живые, такие поющие. Никогда бы не подумал Бессонов, что смерть может быть таким благом, таким открытием.

— Повстречался мне один мудрый старик, — сказал он. — Старик, который никуда не спешил. Старик, пролиставший свою жизнь до самого детства. До шоколада в хрустящей фольге, до любимой книжки, до той девчонки, в которой оживает мечта.

— Ты никогда так не говорил, Миша. Раньше.

«Чтобы постичь жизнь и чтобы найти нужные слова, нужно умереть», — подумал с восхищением Бессонов. Откуда восхищение? И тотчас понял: от гармонии!

— Мариша, почему здесь всё красное? Тебя не пугает это?

— С тобой меня и чёрная дыра не напугает! Людей снизу поднимается много, очень много, и попадают они не в одно место. Вселенная велика и богата красками. Люди, когда пришло их время, оказываются в белых, голубых, красных тоннелях. Звёзды светят по-разному. Белый тоннель — значит, рядом белый или жёлтый карлик. Голубой — близко голубой гигант.

— Значит, у нас тут красный гигант.

— Угадал! Это Альдебаран. Пошли, Миша. Нет, не так… Полетели!

В красной стене возникает дверь, обыкновенная деревянная дверь с ручкой. Марута увлекает Бессонова за собой. За дверью открывается залитая огненным светом звезды бесконечность, вдали зеленеющая, синеющая, наконец, чернеющая. Хрупкая Марута отчаянно шагает в рыжую бездну. Бессонов проваливается за нею. Это как прыжок с парашютом, но падения нет, как нет ни низа, ни верха. Космос не уронит; он обволакивает и удерживает, словно невидимая солёная вода. Сцепившись пальцами, Бессонов и Марута летят, удаляясь от гигантской алой звезды, окатывающей пространство апельсиновым пламенем. Бессонов оглядывается. Тоннеля позади нет. Был ли он? Была ли дверь? И было ли то кресло?

Кресло? Вот же оно! Параллельно Бессонову и Маруте летят двое, мчатся по простору Вселенной в кресле, в котором думку думал мальчишка с раскрытой книгой. Летящие машут руками.

— Здравствуй, Боря! Спасибо, друг! — кричит Бессонов.

Тринадцатилетний Боря притормаживает кресло, нашаривает что-то возле себя и швыряет через пространство. Маленький жёлтый шар летит, вертясь, показывая бордовые бочка. Бессонов отдаёт пойманное яблоко Маруте. Кресло ускоряется; махнув на прощанье, двое уносятся навстречу новой судьбе. Бессонов чувствует на глазах слёзы.

Они с Марутой летят, брюки его, платье её трепещут.

— Откуда ветер в космосе?

— А захотелось мне!

Марута ликует.

Бессонов сжимает пальцами её ладошку.

Если он пообещает любить Маришу вечность, он не соврёт.

Упругий воздух, бьющий в лицо, солон и горек. Он как ветер, обитающий над балтийским взморьем. Слёзы спрыгивают со щёк Бессонова холодными каплями, застывшие бусины выстраивают серебряные дорожки в синеве, окрашенной слабеющим светом гигантской звезды. Альдебаран остаётся позади, уходит вдаль, уменьшается до рыжего кругляша, до точки, теряется среди звёздных мириад.