Многоточие сборки

– Нет, свадебное платье! Атас!!! – Юлька блаженно падает обратно на кушетку. – Сделайте мне самый большой гипс! Самый белый! Только поскорее, поскорее, умоляю…

Идущие по радуге

О так называемом деле Бродского я читала несколько лет назад в газетах, что-то проскальзывало в Интернете о том, как поэт Николай Якимчук допрашивал прокурора города… допрашивал? Кто? Как это вообще могло быть?

Когда прокурор допрашивает поэта, это нормально, привычно и даже где-то обыденно и скучно, но наоборот… безусловно, я пишу фантастику, и не такое могу придумать, но вся эта книга изначально планировалась как книга непридуманных историй.

– Так каким образом и главное для чего ты допрашивал прокурора города? – пристаю я к Николаю Якимчуку, все еще думая, что это очередной писательский анекдот.

– Не только прокурора, но и председателя обкома товарища Толстикова, и…

Николай спокойно выжидает, когда я справлюсь с шоком. И начинает свое повествование. Мы сидим в заставленной книгами и картинами комнате на Пушкинской, 10 вход в которую предваряет стенд, посвященный Бродскому. Последний раз мы виделись, когда я писала своего «Феникса», а в «Юбилейном» был творческий вечер Евтушенко. Давно это было, и вот новая встреча. Николай немного пополнел, но глаза те же.

Быстрый, веселый, звонкий… Смотря на изменившегося Якимчука, я вдруг ясно представляю, что такой человек действительно запросто мог собраться и доехать до Нью-Йорка. Буквально пихнул пару рубашек в чемодан и на выход. Мог сорваться с места и полететь в Израиль или даже на другую планету.

– В то время, – начинает Николай, ставя свой стул напротив моего, я включаю диктофон, – в то время так получилось, что я познакомился с поэтом Евгением Рейном, другом Бродского. Топоров писал, что Рейн научил его пить портвейн, а ведь Бродский тоже считал Рейна своим учителем… м-да…

Николай делает выразительную паузу и тут же продолжает, его речь, совершенно чистая, красивая, но без вычурностей, льется, как прозрачный ручеек.

В то время Николай работал в газете «Коммунист» – тихое, спокойное место, сулившее кусок хлеба за не особо хлопотную работу. Многие так работали, тихо, неспешно, застрахованно от бед и тревог, и так бы продолжалось долгие годы, если бы не один странный звонок, перевернувший жизнь. Позвонили из журнала «Юность».

Речь зашла о деле Бродского. Звонивший настаивал, что не все понятно с этим, с позволения сказать, процессом, что тут есть в чем разобраться. Короче говоря, требовалось провести частное расследование. Почему частное?

Ну, наверное, потому, чтобы в случае чего всю вину за содеянное можно было смело списать на одного человека.

«Вы ведь живете в Ленинграде. Вот и разберитесь, карты вам в руки, – настаивал невидимый собеседник. – Наверное, остались люди, которые судили Бродского, расспросите их».

После чего Николаю действительно дали несколько имен.

Нужно было что-то решать: либо оставаться в газете, либо заниматься делом Бродского. С одной стороны, Бродский и газета «Коммунист» как-то слабо сочетались, с другой, было страшновато покидать насиженное место. В поисках решения Якимчук обзванивал своих друзей, каждый из которых отговаривал его бросать работу.

В результате Николай поступил противоположно тому, что ему советовали друзья, – уволился и занялся делом Бродского.

Бывший секретарь обкома Василий СергеевичТолстиков встретил поэта недружелюбно, на всякий случай разговаривая с ним через дверную цепочку. Они обменивались вопросами и ответами через узкую щель, почти не видя друг друга, потом, должно быть, почувствовав доверие к незваному гостю, Толстиков соизволил выйти на лестничную площадку.

– Какой Бродский? Не знаю я никакого Бродского! Никогда прежде не слышал эту фамилию! – отпирался бывший секретарь обкома.

Он врал, и это было видно. Почему-то во что бы то ни стало Толстиков не хотел признать сам факт своего участия в проклятом процессе.

«Он не хочет оставаться черным человеком»! – пришел к изумившему его самого выводу Якимчук.

– Но Горбовскому мы ведь помогли! – проникновенно заглядывая в глаза собеседнику, вдруг сообщает вопрошаемый.

Странное дело, если Толстиков не помнит Иосифа Бродского и не знает, за что его преследовали, почему вдруг возникла эта ассоциация с Глебом Горбовским? Или это оправдание, последняя соломинка, за которую хватается утопающий… луковка, которую очень злая, жестокая женщина когда-то и отчего-то вдруг подала нищенке. История из детской сказки: луковка – единственное доброе дело злодейки, за которое нищенка пыталась втащить ее в рай…

Но если человек приготовил аргументы для своей защиты, следовательно, он знал, что нужно будет защищаться. А раз знал, то прекрасно понимал, в чем дело, и о ком его спрашивают.

Второй визит к прокурору города – и снова знакомая песня: «Кто такой этот Бродский? Никогда не слышал».

Должно быть, Якимчук сделал паузу, потому что прокурор вдруг неожиданно продолжил начатую фразу: «Кто такой этот Бродский? Никогда не слышал, но судили его по неправильному указу. И я это могу вам доказать!»