Многоточие сборки

То, чего мы не знаем, но с чем каждый день сталкиваемся

Танец – древнейший язык общения с духами и богами. Живопись, музыка – все это универсальные способы общения, передачи чувственной, эмоциональной информации, разработанные древними людьми и утратившие на сегодняшний день свое первоначальное значение.

Володя Бойков любил повторять, что когда-то человек использовал слово как мантру, он мог сказать слово и укрыться им. Вот какая была силища. Теперь же все болтают словами, жестами, музыкальными фразами, рисунками, не задумываясь о подлинном значении, о магии того, что вступает в жизнь вместе с незамысловатым стихотворением или графическим этюдом.

Кирилл Миллер[35] как-то рассказывал о своих опытах в боди-арте: очень часто, во время подготовки модели к перформансу, люди, которых он красил, незамысловато падали в обморок. Причем, не только нежные, впечатлительные девушки, для которых высшая форма эротики – движение мокрой кисти по обнаженному телу; нередко теряли сознание и здоровые мужики.

Почему?

Сам Кирилл говорил о неизвестных мандалах, которые он невольно воспроизводил на человеческом теле, соединяя линией биоактивные точки.

– Я-то рисую, скажем, ветку дерева. У меня есть задача. Я ее решаю. А моя кисточка при этом скользит по ноге модели, поднимаясь все выше и выше, и невольно задействует энергетические центры. Включается древняя магия, постичь которую я не в состоянии, но магия эта сильна и весьма опасна…

Не случайно в исламе запрещено изображать человека, а эзотерические школы остерегают срисовывать след человека, фотографироваться или рисовать портреты, наступать на тень… Все это так или иначе связано с душой, которую можно пленить и поработить одним из вышеперечисленных способов.

Однажды что-то подобное коснулось и меня. Ни с того ни с сего навалилось какое-то странное состояние полной изолированности и закрытости от людей, от природы, от окружающего мира. Я не ощущала холода, голодала тридцать дней и не похудела ни на грамм. Все, что я делала в этот период, жило только во мне или вокруг меня.

Я не могла ни влюбиться, ни подружиться, ни вообще общаться с кем-либо…

Такое ощущение, будто сверху на меня кто-то поставил стакан, заключив меня под его прозрачную оболочку. Знаете, так бывает: видишь, понимаешь, осознаешь, а достать не можешь. Ну, вообще ничего не можешь.

И денег вроде как, слава богу, хватает, и не нужно ничего, а тоска сердце разъедает, и одиночество, хоть волком вой.

Иногда, резко подняв глаза на небо, я буквально видела над собой стеклянную сферу, из-за которой не могла дышать.

Прошло полгода, и вдруг я натолкнулась на старое объявление о выставке в Манеже, произошедшей недели за две до того, как я попала «под стакан». На этой самой выставке была устроена инсталляция, представлявшая собой алхимическую лабораторию: колбы, банки, разноцветные прозрачные шланги, циркулирующая в замкнутом пространстве вода. И во всех этих колбах – мои портреты.

Кто сотворил сие, узнать не удалось, но доподлинно известно, что стакан, под которым долгие месяцы я себя ощущала, появился аккурат после осенней выставки в Манеже.

Возможно, кто-то скажет, что это простое совпадение. Не знаю. Но знакомая певица после четырехмесячного кровотечения, возникшего после разрыва с мужем, избавилась от убивающей ее болезни, выколов глаза на фотографии бывшего возлюбленного.

С ним, кстати, ничего после этого не случилось, а она получила моральное удовлетворение и резко пошла на поправку.

О том, как можно загнать человека в гроб

С небольшим театриком мы делали перформансы во дворах и парках, на улицах, в музеях, в разных ДК и, естественно, в театрах.

Однажды я должна была играть полуимпровизированный спектакль по «Панночке» Николая Васильевича Гоголя в помещении одного из музеев.

Полуимпровизированный – это когда свои действия знаешь лишь в общих чертах. То есть Гоголя, разумеется, все читали, и не по одному разу, мизансцену приблизительно представляешь. Знаешь, откуда выйдет философ Хома Брут, куда он направится, откуда начнет читать и на какой фразе я могу, как это и приличествует нормальной нечистой силе, выбираться из гроба. А дальше уже полутанец-полубой до финальной точки в фонограмме, когда кричит петух и поверженный философ падает мертвым.

Спектакль начинается сразу же с первой ночи у гроба, причем, вот незадача, согласно режиссерскому решению панночка уже должна была находиться в гробу, где ее находят Хома и зрители, которые вошли в музей, а попали… в общем, попали.

И как раз с этим-то и были сложности, потому что зрителей запускали сразу же после открытия и у меня не было ни единого шанса забраться в гроб незамеченной.

Ну что тут будешь делать?!

Оставалось очевидное я должна была провести ночь в гробу.