— …ты сподобил нас победить врага, ибо нет в мире бога, кроме тебя. Здесь твой обидчик и наш недруг — мерзкий илбэч, да будет проклято его имя во все века, покуда стоит далайн!
Дерзкая мысль пришла в голову Шоорану. Он изготовился, привычно ловя нужную ноту. Далайн вздулся бугром, валы пены пошли по поверхности. С берега рванулись крики.
— Он здесь! — доносилось из общей разноголосицы. — Скорее! Ну же!..
Разом качнувшись, кресты, вместе с привязанными к ним людьми кувырнулись в глубину. Это было так страшно и неожиданно, что Шооран сбился и потерял чувство далайна. Бугор опал, расходясь тяжелыми кругами.
Толпа взорвалась воплями радости:
— Убили илбэча. Убили!..
Осторожно пятясь, Шооран отполз в сторону. Его, привычного ко всему, мутило от этой радости. Тем не менее, он не дал воли чувствам и ушел из этих мест, так как не был уверен, что новоявленные почитатели Ёроол-Гуя не устроят в окрестностях облаву, когда узнают, что илбэч не только жив, но и бродит поблизости. Вскрывать эту общину следовало так, чтобы у любителей кровавых жертв не оставалось ни желания, ни возможности заниматься чем бы то ни было, кроме спасения собственных шкур.
Шооран снова шел вдоль узкого северо-западного залива, который он так сильно укоротил три месяца назад. Там, где залив предельно сужался, можно было рассмотреть противоположный берег, суурь-тэсэги выстроенных оройхонов. Но куда сильнее о близости страны изгоев напоминали люди. То и дело на сухих землях встречались участки, обнесенные сплошными заборами, превращенные в крепости. Как правило, за этими оградами жило по нескольку семей, захвативших землю и называвших себя изгоями, хотя и внешний вид, и говор изобличали в них общинников. Мужчины в этих семьях, побывав в цэрэгах и посмотрев мир, больше всего на свете хотели иметь свою землю и ненавидели убогое равенство. Слово «общее» звучало в их устах как ругательство. Семьи объединялись вместе только для защиты от любителей чужого, что дюжинами шатались по безвластной округе. Прочее хозяйство они вели раздельно и не желали делиться ничем и ни с кем. Короче, это были негостеприимные места, где гораздо легче умереть, чем прокормиться.
Шооран не осуждал ни грабителей, ни яростных собственников, хотя и те и другие были ему неприятны. Люди хотят жить, они не виноваты, что мир сорвался с цепи и меняется быстрее, чем успеваешь привыкнуть к нему.
В любом случае, эти края были готовы присоединиться к Ээтгону. За неделю Шооран создал девять оройхонов, обратив залив в жалкий закуток, ничего больше не разделяющий. Когда в округе появились отряды изгоев, Шооран вернулся к логову дьяволопоклонников и за одну ночь поставил три оройхона, которые разом открыли широкую дорогу в прежде труднодоступный район. Как и предвидел Шооран, оттуда немедленно была выслана погоня, которая вскоре натолкнулась на изгоев. Ночные пархи тут же доказали, что воевать они не разучились, так что на следующую ночь Шооран ставил привычную пару оройхонов, не опасаясь, что его изловят и принесут в жертву.
К концу месяца, Шооран вынужден был отойти на восток. На западе оставалось не больше пяти мест, куда можно втиснуть оройхон, и в любой из этих точек мог караулить какой-нибудь безумец из числа разогнанных островитян. Но и на западе, где ширина далайна кое-где достигала восьми оройхонов, работать оказалось не так просто. Неожиданно, за какой-то месяц мокрые земли наполнились людьми. Почти никто из них не собирал ставший никчемушным харвах: некогда знаменитая артиллерия братьев за последние месяцы пришла в упадок и чуть не до последнего татаца была продана противнику. Зато расцвела охота на прежде запрещенного шаварного зверя и сбор дьявольской чавги. Местами чешуйчатые клубни были выбраны так надежно, что Ай ничего не могла добыть, и путешественникам приходилось голодать. К тому же, то и дело встречались области, где и чавга, и обитатели шавара были выбраны вечно голодным Ёроол-Гуем. Ведь лишь в спокойные годы Многорукий выплывает изредка, а когда по земле ходит илбэч, его враг тоже не исчезает надолго.