Многоликий. Олег Рязанский

   — Дам, — твёрдо сказал Дмитрий Иванович. — Сколько нужно, столько и дам. Только воев попусту под удар не подставляй. Заманивай супостатов.

   — Заманивать без большой крови невозможно, государь, — сказал Мелик. — Это наперёд надобно помнить.

Боброк спешился и отошёл в сторону. Он стоял в призрачном рассветном тумане, плащ, свисая с плеч, делал его похожим на былинного богатыря Святогора. Воевода снял шлем, положил его рядом с собой и лёг на землю, прильнув к ней ухом.

Степан не сразу понял, что происходит. Сзади, где стояли дружинники, кто-то шепнул: «Вещий Боброк землю слушает, будущее вопрошает».

Боброк встал, и — словно подгадал кто — дунул ветерок, развеялся предутренний туман. Открылось всё огромное поле, как по волшебству.

Воевода подошёл к конным. Все напряжённо ждали, что он скажет.

   — Слышал стон великий, плач по земле распространяется. То ордынские жёнки плачут. — Боброк сел в седло, не дожидаясь вопросов. Никто не проронил ни слова...

Всю обратную дорогу великий князь, Боброк и Семён Мелик обсуждали, как вернее завлечь татар именно на это поле. Никто ещё не знал тогда, что зовётся оно Куликовым и что войдёт в русскую историю навеки.

Вернулись к войскам, вольно расположившимся на ночлег в перелесках, когда солнце уже встало. Дмитрий уединился в шатре с Боброком, к ним вскоре пришёл остававшийся в отсутствие великого князя главным воеводой князь Владимир Серпуховской. Немедленно от шатра помчались отроки к полкам созывать князей и воевод на совет.

Степан постоял в нерешительности — нужно было дожидаться Боброка, получить обещанное воеводой разрешение идти к Мелику. Между тем после проведённой в седле бессонной ночи накатывала дрёма на теплом сентябрьском солнышке. Появился Юшка, он уже пристроил коней Боброкову коноводу, нашёл знакомцев, те пригласили к своему костерку, посулили горячей каши. Степан побрёл вслед за Юшкой в ближний лесок, туда, где поднимался дымок и тянуло слегка подгорелой на костре кашей.

   — Откуда ты их знаешь? — спросил Степан, когда они вместе с Юшкой подходили к опушке леса.

   — Так то ж наши, рязанские.

   — Рязанские? Каким образом? — удивился Степан. — Может, пронские?

   — Нет, рязанские, что я, не знало, с кем кашу хлебаю? — ухмыльнулся Юшка. — Ополченцы.

   — Так ведь Олег Иванович выжидает, в стороне стоит.

   — Разве я сказал — княжеские полки? Я сказал — ополченцы рязанские. Князь сам по себе, они — сами... Может, они и тёмные мужики, но поняли, что не Москву идут защищать, а Русскую землю.

Подошли к небольшому костру. Вокруг полулежали и сидели мужики — кто в кольчуге, кто в старинном доспехе, кто в простой стёганке, обшитой металлическими бляхами. И вооружены были пестро: и старыми прямыми мечами, и кривыми саблями, и пиками, и рогатинами.

Любое оружие, особенно в южных приграничных местах, передавалось от отца сыну, оберегалось пуще всякого имущества. Здесь можно было встретить даже мечи времён легендарного рязанца Евпатия Коловрата.

Родной мягкий говор рязанских мужиков приятно ласкал слух:

   — Где это видано — из Залесья выходить, из засек?

   — А ты отсиживаться пришёл в засеках?

   — Всё же когда лес кругом, против орды спокойнее.

   — Ежели спокою ищешь — на печи с тараканами бы воевал!

   — И то руки зашибить можно.

Кругом засмеялись, немудрёную шутку передали дальше, к другому костру. Кто-то уже серьёзно сказал:

   — Говорят, воевода Боброк землю слушал.

   — И что?

   — Говорят, слышал, как стон идёт, плач великий, вороний грай.

   — Да, утешил ты нас.

   — Так говорят, слышал он, что больше ордынские жёнки плачут.

   — После боя всегда плачут.

Рязанцы помолчали.

   — Смерть кормильца — она всегда смерть. Что нашим бабам; что татарским.

   — Хватит вам, ребяты, сказки про Боброка рассказывать, — донёсся низкий голос. — Воевода он, а не вещун. Он сейчас с великим князем и братом его Владимиром Серпуховским думает, как полки лучше расставить. Только им и дела, что землю слушать.

Трезвая рассудительность рязанца убеждала, но Степану не хотелось расставаться с такой яркой картиной: вещий Боброк слушает землю, а вокруг стоят князья и воеводы. Ждут с тревогой, что скажет своим сынам Русская земля. И несутся слова от полка к полку, от воина к воину, от сердца к сердцу, как песня...

Он стряхнул с себя наваждение — самое время о песнях думать! — и спросил ближнего ополченца:

   — Кто над вами воеводой стоит?

Рязанец смешался, стал бормотать что-то невразумительное, подыскивая слова, видимо, не понимая, о каком таком воеводе спрашивает незнакомец.

   — Слышь, дядя, отвечай, кто воевода-то? — вмешался Юшка.

   — Эт-та... — Ратник поглядел на сидящих рядом с ним, словно в ожидании помощи, тогда все враз загалдели:

   — Нету у нас воеводы.

   — К Митрию идём проситься.

   — Мы ить ополчились... а боярин не пускал... вота как...

   — Ты уж нас не гони.

   — Олег Иванович в сторону ушёл.

К ним стали собираться от других костров.

   — Нету, милостивец, воеводы.

   — Хрящ тут у нас за старшего, — неуверенно пояснил кто-то.

   — Эка сказал — Хрящ! — возразили. — Хрящ ругаться и рогатиной махать горазд, а урядить войско — тут голову надоть иметь.