Многоликий. Олег Рязанский

Олег встал и пошёл вслед за женой и сыном к переходу, ведущему в терем Фёдора. Вдруг возникла тоска, сжала сердце холодными тисками. Вспомнились все недомогания свата, которые он так старательно скрывал во время совместных походов на Литву. А ведь тридцать девять лет всего. Он на десять лет старше. Словно насмехаясь, лукавый подсунул сладкое воспоминание о прошедшей ночи, о том, каким молодым он чувствовал себя, когда скакал к Марье в сопровождении молчаливого верного Юшки...

На похороны Дмитрия Ивановича Донского, великого князя Московского, съехалась вся Залесская Русь.

Олег Иванович с приличествующей случаю скорбью обнимался с каждым князем, троекратно, по обычаю, лобызался, говорил несколько слов, неторопливо переходил от одной группы к другой. Великих бояр почти не было видно. Вельяминовы, Микуличи, Акинфовичи — те стояли чуть в стороне.

Прошёл озабоченный Владимир Андреевич Серпуховской, двоюродный брат и ближайший сподвижник усопшего. За ним спешил постаревший, отяжелевший Боброк. Когда-то он жестоко разгромил рязанцев. Потом, накопив не только воинский опыт, но и количество боеспособных полков, прошедших выучку на меже, Олег нанёс ответный удар. После совместных походов против Литвы сблизились: друзьями не стали, но взаимное уважение друг к другу непременно выказывали. Собственно, если вдуматься, такими были отношения Олега со всеми залесскими князьями. Он так и не стал им своим. Перестал быть чужим, да, но ведь есть разница. Вот Ефросинья — своя. Вон как плачет, обнимая сватьюшку Евдокию, над гробом...

А он, Олег, испытывал только сожаление политика, потерявшего союзника, с которым последнее время стало просто и удобно договариваться о совместных действиях против врагов как на Востоке, так и на Западе.

Видимо, слишком долго видел он в Дмитрии лишь противника, а во всём московском — олицетворение той силы, что невозбранно и последовательно перенимала могущество и блеск древнего Киева. А ведь именно Рязань являлась наследницей и хранительницей древних традиций.

Олег Иванович ещё раз оглядел собравшихся князей.

Все Рюриковичи — но как далеко разошлись они за те пять столетий, что промчались над Русью после смерти Рюрика Старого, общего пращура. Одни вознеслись, их предки побывали и на великих столах, о чём потомки никак не могут забыть. Другие смирились с участью удельных подручных князей, коим уже никогда не примеривать на себя великокняжеский венец. По обрывкам речей, по шепотку, умолкавшему с его приближением, Олег Иванович чувствовал, что все так или иначе говорят о древнем лествичном праве, которое так властно, жёстко и, главное, самовольно нарушил своим завещанием Дмитрий Донской. Он осмелился отдать и Москву, и великое княжение старшему сыну в обход множества родичей, в первую очередь Владимира Серпуховского.

Чутьё политика, десятилетия следившего за малейшими изменениями во взаимоотношениях князей, подсказывало Олегу Ивановичу, что Русь неожиданно оказалась на грани усобицы. Он даже мог бы определить будущего зачинщика усобицы — Владимир Серпуховской. Его права на освободившийся престол наиболее весомы, более того, у него даже есть владения в Москве, полученные им по наследству от отца, — почти треть стольного града. Мысли своих братьев князей Олег Иванович легко читал: сейчас поддержать Владимира, а потом, пользуясь тем, что тот человек боя, полководец, но не политик, исподволь растащить огромное Московское княжество.

Он незаметно вышел из палаты, спустился по красному крыльцу на небольшую площадь, пошёл к надвратной башне. На стену вела широкая удобная лестница, сложенная из крупных известняковых плит, уже немного истёртых сапогами воинов, поднимавшихся за четверть века на стену.

Олег Иванович неторопливо поднялся на самый верх. Огороженная квадратными, в рост человека зубцами, надстенная площадка была широкой и удобной для действий обороняющихся. Слева возвышалась оседлавшая стену надвратная башня, глядя во все стороны узкими бойницами. Вышел воротный, всмотрелся, узнал рязанского князя, скрылся в башне. Странно — это был единственный воин, встреченный на стене. Куда подевались все — неужели так стремительно расшатался порядок, коим всегда славились войска Дмитрия?

Олег Иванович поглядел вниз — под стеной гомонил, шумел, толкался базар. Удивительно, как быстро въелось в русскую речь это принесённое татарами слово, потеснив старокиевское — привоз.

Он полюбовался видом на Пожар, открывшимся с высоты, и двинулся по гребню стены в сторону Москвы-реки. Стена спускалась вместе с довольно отлогим Васильевским спуском. Князь дошёл до угловой башни, нигде не встретив стражу. Постоял, разглядывая обмелевшую реку, подумал, что ни в какое сравнение она с красавицей Окой не идёт, и вдруг вспомнил, как рассказывали ему Степан и Юшка четверть века назад о первых впечатлениях от реки и от кремля. Они тогда стояли на противоположном берегу и любовались первой на Руси каменной крепостью, а потом добыли комок раствора. Он, князь, вместе с боярами изучали этот комок так, словно перед ними лежал слиток золота.