Многоликий. Олег Рязанский

   — Помогите княжичу встать, вины его к земле давят, — добавил Олег тем же голосом, не обращаясь ни к кому определённо.

Поднялся с лавки боярин Корней, спросил взглядом у молодого Кореева — не рано ли, и, уловив одобрительный лёгкий кивок, подошёл к княжичу.

У великого князя мелькнула мысль: княжич холост, а у Корнея дочь подрастает — уж не жениха ли боярин с колен поднимает? Если так, то это к добру — с Корнеем породнившись, княжич крепко будет привязан к Олегу. Такие, как Корней, крест на верность целуют лишь один раз, до самой смерти — либо своей, либо князя.

Милославский поупирался для приличия, потом позволил себя поднять и подвести к лавке в самом дальнем от княжеского стольца конце. По вине и место.

Открылась дверь, нарушая стройный, хотя и без истинной пышности, ритуал. Кто-то невидимый поманил молодого Кореева. Епифан, склонившись почтительно к самому уху великого князя, испросил дозволения и, получив его, неслышно вышел.

Олег Иванович обвёл глазами два десятка ближних бояр, теснившихся на простых лавках, подумал, что скоро, пожалуй, потекут к нему, как по весне ручейки текут в Оку, и другие. Милославский — тому пример.

Вернулся Кореев, так же неслышно прошёл к стольцу, прошептал на ухо князю:

   — У гатей сторожа гонца от мурзы Саламхира задержала. Спрашивает князь Лександра, нужен тебе этот гонец либо завернуть его обратно, дабы своими татарскими глазами тайных путей не выведал.

   — Мурза Саламхир? — протянул Олег, пытаясь вспомнить, какое место занимает мурза в сложной иерархии ордынских владык, чингисид он или потомок соратников великого хана.

   — Из окружения Мамая, — подсказал Кореев.

Темник Мамай начинал постепенно беспокоить Олега. Именно он, Мамай, летом прошлого года способствовал, как сообщили верные люди и из Сарая, и из Москвы, получению Дмитрием ярлыка на великое княжение в обход Михаила Тверского. Не помогло Михаилу и заступничество Ольгерда, и то, что его сын, Иоанн Михайлович, находясь в Орде как заложник, свёл полезные знакомства с татарскими вельможами и постарался через них помочь отцу. Всем заправлял хитрый темник, необъяснимо почему благоволивший Дмитрию Московскому. Не так давно Мамай силой и хитростью объединил две Орды — Золотую и Волжскую и стал обоих полновластным хозяином. Но, не будучи чингисидом, то есть прямым потомком великого повелителя монголов, вынужден был править, стоя рядом с троном. Возможно, слово «стоя» неточно определяло сложившееся в объединённой Орде положение: Мамай посадил на трон и объявил ханом Мамат Султана, недалёкого, ленивого и покорного ему чистокровного чингисида, правил от его имени, особенно не заботясь о сохранении видимости власти в руках хана. Что ж, если мурза Саламхир из окружения Мамая ищет встречи, необходимо принять его как можно лучше.

   — Придётся тебе, Епифан, ехать встречать мурзу.

Кореев поклонился, давая понять, что всё понимает и готов выехать в любое время.

Олег Иванович вспомнил о боярах, терпеливо ожидающих, когда он закончит шептаться с любимцем, и досадливо нахмурился — не к месту и не ко времени сейчас это подобие большой думы.

Спасибо, дворский догадался: встал, поклонился, спросил, нужны ли бояре великому князю в совете.

Олег с облегчением ответил, что благодарит за помощь, и отпустил всех, благосклонно улыбаясь.

Как только шедший последним боярин Корней протиснулся в дверь, — до чего медведеподобным стал, подумал Олег, — Кореев сказал:

   — Саламхир-то совсем недавно в чести у Мамая.

   — Это к тому, что новый любимец более жаден до подарков, нежели старый, уже насытившийся?

   — Вот именно, князь.

Олег задумался. Вновь придётся открывать сундуки княжеской казны. Удивительно, что бесконечные поборы, взятки, подарки, подношения, поминки до сих пор ещё не истощили её, скупо пополняющуюся от скудных урожаев разоряемой земли. Но Епишка прав: к молодому Саламхиру следовало явиться с полными руками...

Без Боброка, давно уехавшего обратно в Москву, Владимир Пронский не смог оказать никакого сопротивления. Нескольких полков великокняжеского войска, нашедшего приют в мещёрских лесах на зиму, да полутумена[37] Саламхира оказалось достаточно, чтобы не только изгнать войско пронцев, но и захватить самого правителя в плен.

Владимир Пронский, грузный, с обильной сединой в недавно ещё густых, красиво вьющихся волосах, а ныне нечёсаный, с непокрытой головой, стоял в середине двора у великокняжеского терема в Переяславле, терема, где неполную зиму прожил хозяином, принимая бояр и удельных князей, где его взгляда ловили десятки расторопных холопов, терема, сохранённого им для себя и от пожаров, и от грабежей, и от жадных московских воинов, и смотрел в забранное фигурной золочёной решёткой оконце из разноцветных стёкол, за которым, как он догадывался, находился великий князь Олег Иванович, двоюродный брат, многолетний союзник, недавно им преданный.