Многоликий. Олег Рязанский

Великий князь бросал злые слова, распаляя себя, но по лицу жены видел: в её глазах он богохульствует. Не примет ни она, ни кто иной на Рязани, может быть, кроме верного Епифана, обвинений преподобному Сергию Радонежскому. Вспомнил, как закрывал отец Сергий церкви в Нижнем Новгороде за непослушание тогдашнего тамошнего князя митрополиту, как стоял при этом, казалось бы, ужасном деянии на коленях весь народ и как покорно принял кару нижегородский князь. Олег Иванович, взяв себя в руки, пробормотал:

   — Нежданный мир хуже татарина! — От того, что получилось складно, подобрел: — Я в мыльню. Когда выйду, чтобы Епишка всех в малой палате собрал. Он знает кого... — Уже в дверях добавил: — И Фёдора чтоб непременно!..

При первом взгляде на лица бояр Олег Иванович понял: все уже знают о выезде великого старца из Радонежа, и — глупцы, дальше своего носа не видящие! — счастливы тем, что удостоилась Рязань столь великой чести.

А о том, что именно сейчас могла бы Рязань навеки утвердить своё первенство по отношению к Москве, никто и не думает!

Посему Олег Иванович не стал произносить речь, сложившуюся у него в голове, пока ждал он сбора всех великих мужей княжества. Он просто спросил:

   — Где будем принимать?

Грянули споры. Одни полагали, что в стольном граде Переяславле, ибо приход великого старца поднимет престиж города.

Другие, более дальновидные, настаивали на Коломне. Как сказал Кореев, сославшись на мудрую игру в шахматы: негоже терять позиционное преимущество.

Нашлись такие, кто от превеликого почтения предлагал встретить преподобного Сергия на полпути. Олег Иванович не удержался, спросил елейно: на каком полпути — от монастыря к Москве, от Москвы к Коломне или же от Коломны к Переяславлю?

Фёдор сиял, в споры не встревал, по лицу было видно: уже встречается он в мыслях с Софьей.

«Ну и Бог с ним, — подумал великий князь, — может, и правда выйдет что путное из затеи двух княгинь, зародившейся на высоком берегу Оки».

Вслух же сказал:

   — Встречаем преподобного отца Сергия и его московских спутников в Коломне!

Никто, кроме Кореева, не обратил внимания на то, что всех москвичей Олег Иванович помянул гуртом. Кореев же сделал для себя вывод: спор будет трудный, долгий и надобно заранее приготовить все древние записи и харатейные листы...

Но ничего этого не понадобилось.

Отец Сергий оказался худощавым, немного сутулым, с глубоко запавшими, добрыми глазами и вовсе не величественным. Он с трудом выбрался из простого возка, до верху набитого соломой, и под неумолчный перезвон коломенских, по всей Руси славящихся колоколов, размашисто перекрестившись, благословил встречающий народ. Затем цепко ухватил за руки двух великих князей и спросил их с простоватой укоризной, не напрягая голоса, но так, что его услыхали даже в самых задних рядах:

— Что же вы, аки дети малые, никак не помиритесь?

Олегу Ивановичу стало ясно, что никаких споров не будет...

Мир заключили по воле отца Сергия, что на деле означало утрату всех огромной кровью и напряжением сил сделанных приобретений.

Зато, к вящей радости двух великих княгинь, Софью и окончательно поглупевшего от любви Фёдора сговорили тут же, в присутствии преподобного старца. Установили, что свадьбе быть на следующий год, когда вернётся из заложников в Сарае брат Софьи, Василий.

Волости, обещанные за Софьей, немного утишили гнев Олега Ивановича, но всё едино, бурлила и не давала спокойно спать обида — не на Сергия, тот вызывал восхищение и поклонение, — а на церковь, которую Дмитрий вовлёк в мирские дела. Хотелось бросить вызов небесам, смутить покой их, сделать что-то, пусть даже кощунственное. Но что?

Две земли, два княжества ликовали, славили отца Сергия и, по русскому обычаю, пили, пили...

Начали в Коломне, продолжили в Переяславле.

Проводили святого, усадив его с превеликими почестями всё в тот же простой возок, набитый пахучим сеном, положенным сверху на упругую солому. И опять ринулись в пиршественную палату, словно боялись куда-то опоздать...

Глубоко ночью после очередного пирования Олег Иванович поднял боярина Юшку, спавшего у порога великокняжеской опочивальни, словно простой гридь:

   — Вели коней седлать.

   — Гридей сколько брать? — не удивился приказу Юшка.

   — Не нужны гриди. Вдвоём.

   — Заводных коней брать? — Обстоятельный Юшка не унимался.

   — Нет, — раздражённо буркнул Олег Иванович. — И, не удержавшись, пояснил: — К внучке едем...

Была глубокая ночь, когда двое всадников подскакали к знакомому дому за высоким, крепким забором. Залаяли собаки, помедлив, подал низкий, густой голос волкодав, главный защитник двора. На этот голос не всякий воин решался пойти.

Юшка легко, прямо с седла, перебрался через забор. Злобный собачий лай сменился радостным повизгиванием, бухнул в последний раз, как в бочку, волкодав: все собаки за несколько приездов успели не просто привыкнуть к Юшке, но и необъяснимым образом проникнуться к нему любовью.

Юшка отворил ворота, отступил и сел под деревом.

На крыльце появилась Марья, кутаясь в длинную цветную шаль.