— Он меня ныне и слушать не станет, его верх, его воля, — ответствовал Дмитрий задумчиво.
— А меня? — огорошил внезапным вопросом отец Сергий.
Получалось так, что Дмитрий согласен на замирение и всё дело в том, кто поведёт с Олегом переговоры.
— Кто же тебя на Руси осмелится не слушать, — попытался уйти от ответа великий князь.
К разговору о мире с Рязанью он не был готов и теперь мучительно прикидывал, во что может обойтись вмешательство святого старца — с потерей Коломны Дмитрий согласиться никак не мог.
— Вечный мир в границах от дедов, — сказал отец Сергий, словно прочитав его мысли.
«От дедов — получается, что Лопасня Олегу отойдёт», — сразу же сообразил Дмитрий.
— Ты не торгуйся, сын мой, — опять прочитал его мысли Сергий. — Верю я, что Москве и Рязани порознь не быть.
— Мне сотник Степан о том же твердил, — удивлённо вымолвил великий князь, сам не понимая, почему он это говорит.
— Старец Софоний? — показал знание происходящего в монашеской середе отец Сергий.
— Он самый, святой отец.
— Мученическую смерть за своё убеждение Софоний принял. — Отец Сергий как бы ставил точку в бесполезном споре о нужности или ненужности мира между двумя стоящими на меже с Ордой княжествами.
— Единение — то было бы лепо... — задумчиво произнёс Дмитрий. — Мы бы тогда...
— Вот и ладно, — ласково улыбаясь, перебил его отец Сергий. — Завтра же, отслужив заутреню, поеду в Рязань. — Он предпочёл по-своему истолковать изумлённо вскинутые брови Дмитрия Ивановича: — Стар я уже в такую даль пешком ходить...
Первой узнала о выезде отца Сергия в Рязань великая княгиня Ефросинья. Олег Иванович разоспался: вчера вернулся из Коломны поздно. Пока парился, пока сидел с Кореевым и ближними боярами за чаркой, пока спорил до хрипоты о будущем заокских земель, время подошло к полуночи. В голове зашумело — крепкий мёд, который неразумно чередовали с фряжскими винами, дал о себе знать.
В ложнице богоданная супруга лежала, разметавшись, чуть ли не поперёк ложа. Олег Иванович торопливо сбросил с себя камчатый халат, стал расталкивать княгиню — дали о себе знать «постные» коломенские ночи. Та не сразу сообразила, чего от неё хотят, — чай, борода в инее, а всё не угомонится. Но, поворчав, податливо притянула к себе, зашептала ласковые и смешные слова, давно придуманные, ещё в первые годы замужества...
Засыпая, князь с некоторым тщеславием подумал, что в свои сорок пять лет он мужик ещё вполне и, пожалуй, напрасно не берёт в собой в походы лапушку.
Спать бы ему после этих дел до полудня, но жена безжалостно растолкала его со вторыми петухами.
— Гонец прискакал! Говорит, отец Сергий из Радонежского монастыря выехал, в Рязань путь держит!
— Ну и что с того? — сонно спросил Олег Иванович. Но тут же сел на ложе: — Точно в Рязань?
— Точно, батюшка. К нам погостить святой отец надумал, слава тебе Господи... — Заметив, как побагровело лицо мужа, как яростно полыхнули непонятным гневом его глаза, испуганно зачастила: — Прикажешь привести гонца? Я его на поварню отправила. Голодный, чай. Вчера ещё вместе со святым отцом из Радонежа выходил, ночь и день без роздыху скакал.
— Веди! Сюда прямо! И быстро...
Вбежал гонец, торопливо дожёвывая кусок мяса.
— Говори!
Гонец принялся рассказывать, как приехали в монастырь чуть не все московские великие бояре с великим князем во главе, как стояли молебен, как запёрся Дмитрий Иванович в настоятельской келье со святым отцом, как ждали его выхода, перешёптываясь, бояре, как вышел из кельи первым отец Сергий, и по лицу его, просветлённому, поняли, что принял он решение вдругорядь послужить Руси...
— Руси, не Рязани! — вдруг перебил Олег Иванович и, злобно расшвыривая подушки, покрывала, меховую, белых песцов полость, сбившуюся перину, выбрался из постели в одной, до пят, льняной рубашке.
— Иди на поварню, доедай! — крикнул он оторопевшему гонцу. — Как посмел при князе... — Наткнулся взглядом на укоризненные глаза жены, замолчал на полуслове и, дождавшись, когда закроется дверь за гонцом, почти застонал:
— Обошёл меня Митька, обошёл, лукавый змий!
— Что ты, лапушка, Олег Иванович, не обошёл. Отец Сергий мир тебе везёт. Счастье-то какое.
Тут Олег Иванович заметил, что всегда умное лицо жены стало до смешного восторженно благостным. Сейчас оно ничем не отличалось от лиц простых баб во дни особо удачных проповедей архиепископа отца Вениамина, когда толпились те вокруг в надежде облобызать белую, мягкую, несущую благость и успокоение руку.
— Вот же дура! — В сердцах великий князь, кажется, впервые в жизни обозвал жену этим словом. — Что-то он мир не вёз, когда Боброк с Пронским нашу Рязань жгли. Не торопился с миром, когда после Мамая Дмитрий огнём по нашим волостям прошёлся... А стоило мне Дмитрию хвост прижать, вмиг о мире на Руси вспомнил святой отец...