Многоликий. Олег Рязанский

Дарья не спорила, про себя решив: надеется, что вспомнит о ней молодой князь, прискачет. Но время шло, Фёдор всё не скакал, объезжая сторожевые городки. Люди болтали, будто у него на каждой засеке и в каждом городке по бабе. Может, и приврали для красного словца, но что князь Фёдор бабам нравился, Дарья знала. На дочь, когда приезжала к внучке в гости, глядела с жалостью. И красива, и учена, и умна. И роды стан не испортили, не идёт — плывёт, на голову хоть миску, полную молока, ставь, капли не прольёт, — а не даётся счастье.

Осень в этом году была долгая, тёплая. Листопад начался поздно, и лист не торопился устлать золотым ковром землю, держался на ветках, словно не верил, что когда-нибудь да придёт зима.

В ворота громко постучали. Сердце ёкнуло, Марья бросилась к окошку, выглянула.

За глухим забором были видны только головы верхоконные, бородатые, ей неведомые. Среди них лишь одно знакомое лицо: Олег Иванович.

Неужто с Фёдором что случилось?

Марья суетливо накинула на голову платок, выбежала сама, торопясь, отворила ворота. Во двор въехал великий князь, улыбнулся, сверкнув молодыми крепкими зубами. От сердца отлегло.

   — Ну, веди, показывай. — Он спрыгнул с седла, не глядя, бросил поводья дружиннику и уверенно двинулся к крыльцу. Пожилой дружинник с большим коробом в руках пошёл следом.

«Подарки!» — догадалась Марья.

В избе Олег Иванович по-хозяйски уселся за стол, дружинник поставил перед ним короб и бесшумно исчез.

   — Неси внучку!

   — Внучку, великий князь? — переспросила Марья, сверкнув глазами. — Скажи лучше, выблядку! Я не обижусь, наслышана уже.

   — Дура! Если я сказал — внучка, значит, внучка. А ты — сводная сестра моему самому старшему сыну, коего, если кто выблядком назовёт, я в узилище сгною! Неси! И норов мне тут свой не показывай, я тебе не Федька!

Марья поспешила в горницу, подхватила сонную Катюшу на руки, поцеловала на всякий случай в румяные, словно с мороза, щёки, вынесла.

   — Вот, Катенька, это твой дед. Сам назвался, никто его не неволил.

Олег Иванович нахмурился, взял властной рукой Марью за подбородок, приподнял ей голову и поглядел в глаза. Марья вдруг со всей отчётливостью поняла, почему у некоторых воинов кони, даже самые брыкливые, непослушные, становятся смирными — столько силы было во взгляде, уверенности, повелительности, что захотелось упасть на колени и молить о прощении за бабью глупость.

Олег Иванович отпустил подбородок, легонько щёлкнул внучку по носу, достал из короба лёгкое соболье одеяльце, тёплое лисье, миску и чару из серебра. Всё это разложил на столе, сказал:

   — Это к зиме. Старики говорят, холодная будет.

Тщательно подобранный нежнейший соболь не мог оставить равнодушной ни одну женщину. Марья гладила его одной рукой, другой прижимая к себе дочь.

   — Дай подержу, неудобно небось.

Марья молча отдала дочь князю. Та бессмысленно таращилась, дед пригнулся, и она цепко ухватила его за бороду. Великий князь довольно рассмеялся.

   — Всегда о дочери мечтал, а у меня одни парни. — И добавил: — Законные и незаконные...

Олег Иванович ушёл, когда уже начало смеркаться, и прощался с явной неохотой. Ему было приятно сидеть за столом в маленькой каморке, говорить ни о чём, любоваться внучкой и поглядывать на красивую молодую женщину.

   — Так ничем и не угостила, — шутливо попенял он Марье.

   — Да, батюшка, великий князь, да я... — Она так побагровела от смущения, что могла бы соперничать цветом щёк с осенней рябиной.

   — Ладно, не красней, в следующий раз угостишь.

Великий князь вышел на крыльцо. Перед ним уже стоял отдохнувший конь, дружинники гарцевали кто на дворе, кто за воротами. Олег Иванович легко вскочил в седло и поскакал к воротам, не оглядываясь.

Двор опустел. Стало тихо и грустно.

Глава сорок шестая

Юшка изнывал от скуки. Ему не хватало дела, волнений и, главное, Степана.

Он любил Пригоду, души не чаял в маленьком Стёпке, охотно хватался за любую мужскую работу по дому, хотя и взяли из деревушки одного бобыля, услужливого и работящего. И Пригоде в помощь взяли девку, она убирала в доме, что-то кухарила, благо Юшка не был избалован разносолами. Но тем больше оставалось свободного времени, и не могли его заполнить ни охота, ни долгие прогулки в соседнем лесу с женой и Стёпкой, ни бесконечная возня с оружием.

Юшка сам посмеивался над собой, полируя клинок:

— Словно кошка — чистая, аж искры сыплются из меха, а всё вылизываю.

Как-то пришла ему в голову мысль: выбрал из деревеньки двоих парней покрепче, лет по семнадцати-восемнадцати, и стал обучать их сабельному бою. Им дал боевые, хорошо заточенные сабли. Себе ж взял специально затупленную и сказал, что за каждую царапину, если, конечно, они смогут её нанести, будет награждать. Пригода разволновалась, запротестовала, стала говорить, что Юшка от скуки совсем ума лишился, но он только улыбался.

Первое время Пригода с тревогой наблюдала за потешным боем двоих против одного. Парни старались, наседали, кружили вокруг, подзадоривали друг друга. Царапнуть Юшку хоть разок, хоть чуточку им так и не удалось...