Много шума из никогда

Возле самого Жиробрега Мстислав покинул нас: зачем-то прихватив с собой рыжего Гнедана, повернул в сторону уютной водяной мельницы, темневшей чуть в стороне от дороги. Некоторое время Бисер уговаривал меня составить компанию и поглядеть на очаровательную мельничиху, но я лишь пожелал ему приятного вечера и сообщил, что около полуночи буду ждать его в городском гостинце для важной беседы.

Жиробрег и впрямь был прекрасным городом: мы пронеслись по вечерним улочкам как колючий угольный ветер, но я успел заметить крепкие купеческие особнячки с огоньками лучин в огромных окнах, даже ощутил кислые ароматы, стелющиеся по улицам от многочисленных, круглосуточно работающих пивоварен и кожевенных мастерских… Вот настоящая столица княжества — город-труженик, город-богатей!

Разгоняя собак и повергая в ужас случайных прохожих, цепеневших при виде нашего смешанного греко-фашистского воинства, отряд прогрохотал по мосту к крепости — охрана успела затворить ворота, и уже несколько стрел сразу ударили в конскую броню… Однако… десятник Лито, этот слепой помощник моего Мстиславушки, протянул в узкую щель бойницы кусок бересты, насаженный на острие копья. Это было письмо, начертанное собственноручно Рогволодом-Посвистом и приказывавшее подчиниться новому князю Опорьевскому — Мстиславу Лыковичу и его наместникам. «Боевые жабы», бывшие дружинники Рогволода, подтвердили подлинность документа выкриками вроде: «Эй, брат Гремята, отворяй ворота! Почто своих не признаешь?» Опешившим жиробрегским дружинникам оставалось только подчиниться — все это было удивительно, но походило на правду: не будь на то воля Рогволода, разве позволил бы он вражеской армии пройти через все княжество до самого Жиробрега?

И ворота открылись. «Боевые жабы» Мстислава вошли в крепость как настоящие завоеватели — эти медные всадники с обнаженными тусклыми клинками и зубастыми улыбками на рожах шумно и пыльно растеклись по узким улочкам гостинца, разогнали по темным углам привратников, сторожей и прислугу… И вот — уже повсюду вспыхивают жадные, темно-оранжевые огни факелов, заплясали скользкие, ловкие тени! Город взят! — со звоном разлетается цепь на дверях посадниковой конюшни, и трещит дверной косяк под напором жесткого стального плеча, хриплым человеческим голосом вскрикивает собака и уползает прочь с длинной стрелой в ребрах… Ржавым кинжалом поддет крючок на ставнях, и с улицы уже заглядывают внутрь, в спящие покои: «Эй, хозяин! Ты где? Да не бойсь, мы к вам гостями!» Р-раз: плашмя по темени зазевавшемуся холопу, и — не слезая с коня, по высоким ступеням крыльца — в гости! Перепуганный хозяин — в одной руке топор, в другой — тревожная, заспанная лучинка — выбегает навстречу… «Что?! Кто?! Чего надо?» А в ответ — конский всхрап из-под стальной личины и чей-то пьяный смех: «А что, дочки-то незамужние дома?»

Я почувствовал, как неприятно дернулось веко и в горле стало тесно от злости: эти твари словно позабыли, что горожане сами открыли нам ворота! Ведь не было никакой осады, ни малейшего сопротивления… Вот оно, пьяное торжество вооруженного быдла! Князь развлекается с мельничихой, а дружина тем временем грабит мирно спящий город… Грязные сволочи! — словно вонючим огнем октябрьских пожаров хлестнуло в лицо… Я смотрел, как рогато-горбатая тень всадника, куча потного железа вваливается в двери терема — а рука уже перестала перебирать звенья цепи на груди, она упала на рукоять меча… Пройдет еще тысяча лет, и эти подонки будут вваливаться в двери профессорских квартир… И трамваи на Сенной в марте семнадцатого будут гореть так же жарко и болезненно… как соломенная крыша над голубятней в конце улицы. Пламя будет того же цвета!

Родное, отечественное быдло нужно гасить быстро, как случайно оброненный окурок на дорогом пушистом ковре. Давить обеими руками, обжигаясь и радостно стервенея. Я щелкнул пальцами — сбоку верный Неро нервно тронул шпорами коня, и через секунду я крепко, очень крепко взялся пальцами за плечо десятника Лито, слепого вожака «боевых жаб».

Слепец оказался умным человеком. Он не мог видеть, как дрогнули концы греческих копий, как сузил злые лисьи глаза заморский князь Геурон. Но он почувствовал, что… Да, хозяин неспроста снимает перчатку. Очевидно, господа офицеры недовольны поведением казачества…