Много на земле дорог

В восемь часов утра по заводской железнодорожной ветке паровоз притащил на склад платформы щебня и гравия. Первый полувагон остановился около разгрузочных бункеров, окруженных кольцом народа, и под оглушительные крики «ура» в скованный морозом щебень впервые вонзились зубцы рыхлительной машины Алексеева. В несколько минут полувагон был загружен. Первыми схватили Славу и начали качать его товарищи по цеху, потом он попал в дружеские объятия рабочих склада, затем его окружила молодежь. Славе пожимали руки, награждали легкими тумаками, а растроганная Клеопатра, воспользовавшись подходящей минутой, даже поцеловала молодого изобретателя.

Вечером в клубе отмечали это большое заводское событие.

Просторный зал клуба заливал яркий свет «юпитеров» кинохроники. Около сцены на стенде «Лучшие люди нашего завода» — цветной портрет Славы Алексеева. Лицо в полупрофиль, темный румянец на худощавых щеках и глаза голубые, ясные. Здесь же, среди других фотографий, — Надя Молчанова. Она сфотографирована в нарядном светлом костюме, с комсомольским значком на груди.

Но зачем смотреть на фотографии, когда все эти люди сегодня в зале?

Здесь же и Костя Лазовников. Он сидит один, с ним только Надино сердце — самой же ей некогда даже подойти к нему.

Зал переполнен «своими» и «чужими». Здесь и представители печати и радио, гости из Центрального комитета комсомола.

Надя очень волнуется.

Сегодня, по инициативе заводского комитета комсомола, молодежь ставит инсценировку «Послушайте нас и подумайте о себе». Не тревожит ее то, как артисты сыграют свои роли и понравятся ли зрителям декорации и костюмы. А вот дойдет ли до сердца зрителей то, над чем бились авторы постановки?

Не меньше Нади волнуется и Костя. Ведь это он вместе с Надей писал инсценировку. Надя подбирала заводские факты, а Костя, недосыпая ночей, превращался то в лирического поэта, то в прозаика-сатирика.

И вот занавес взметнулся вверх. На сцене, неуверенно пристукивая каблучками, пылая будто маков цвет, появляется румяная Василиса, работница ремонтно-механического цеха; за ней, приплясывая, выходит кудрявый Сеня с разгрузочных бункеров.

За сценой бойко играет баян. Из суфлерской будки излишне громко подсказывает текст пожилой библиотекарь.

Надя от дверей наблюдает за слушателями. Вначале им просто занятно видеть своих товарищей не у машин, а на сцене.

— Василиса-то! Василиса! Как заправская артистка! — слышатся голоса.

В сценке изобличаются грубость, невоспитанность. Василиса и баянист поют частушки, и за каждой из них скрыт либо факт, либо фамилия. Кое-кто в зале примолк. Вдруг всенародно назовут?

Зрители вполголоса обмениваются мнениями.

Под бурные аплодисменты занавес закрылся, и в освещенном кругу появилась Клеопатра. Она протягивает вперед руку, останавливая аплодисменты. В зале водворяется тишина. Клеопатра говорит:

— …Вот так, к сожалению, бывает. И мы спокойно проходим мимо этого. Вспомните!

Свет постепенно меркнет. Клеопатра исчезает в темноте. Свет зажигается снова, и вдруг в зале поднимается Иван.

— Здесь, конечно, не место для выступлений. Это не собрание, но, может быть, вы мне позволите пару слов сказать? — обращается он к залу.

Зрители недоумевают: что это? Продолжение инсценировки?

— Говори! Слушаем! — кричат они.

У Нади от радости бьется сердце. Она вся подается вперед и боится пропустить хоть одно слово. Иван говорит:

— Вот я скажу, что от девушки очень многое зависит, У нас на полигоне, например, вечная брань стояла. А появилась мастер Надя Молчанова, попробовали и при ней так же — не позволила. И теперь никто не смеет грубое слово сказать.

— Что верно, то верно! — поддержал Ивана старый мастер арматурного цеха. — Женщина во все века человеческий род облагораживала. От нее многое зависит — как поставит себя, так и относиться к ней будут.

Потом на сцену выходят новые артисты. Трое всклокоченных, небрежно одетых парней изображают сценку на полигоне в день получки. Артистов провожают шумными хлопками.

Потом снова выходят Василиса и баянист. Они исполняют песенку о лучших людях завода. Слава занимает в песенке главное место. Он сидит вспотевший, красный.

Чем дальше продолжается вечер, тем горячее отзывается зал.

Хор, струнный оркестр, арии из опер — и все, все в исполнении заводских товарищей.

Когда кончилась художественная часть, Надя бросилась искать Костю.

Он стоял один у окна, в скромной солдатской форме, и с интересом разглядывал заводской народ. По его оживленному лицу чувствовалось, что ему не было скучно.

Можно было веселиться в клубе до полуночи: танцевать, играть в почту, петь хором, принимать участие в различных аттракционах. Но Косте надо было уезжать.

Надя пошла провожать его. Они вышли в вестибюль, и тот, кто видел их, подумал или сказал соседу: «Вот и Надя обрела счастье. Как светится ее лицо!»

С болью в сердце подумал об этом и Слава. В тот момент, когда Надя и Костя пересекали зал, он танцевал с Клеопатрой вальс.

— У нее эта любовь со школьной скамьи, — сказала Клеопатра, заметив взгляд Славы.