Мнимые величины

- Евлалия? - почему-то удивился мужчина, но не поднял вверх бровей, а, наоборот, сдвинул их. И странное волнение пробежало по его лицу - Да неужто и в самом деле - Евлалия? - как будто не поверил он.

- Почему вы так изумились? - улыбнулась Евлалия Григорьевна. - Имя, правда, довольно редкое, но...

- Да, редкое! - сказал мужчина чуть-чуть глухо. - И я... Впрочем, это не важно! А вот - фамилия ваша как?

- Шептарева.

- Так. Шептарева. Лет вам, поди, тридцать будет?

- Да тридцать один...

- Ну, вот... А я - Семенов, Павел Петрович. Сорока шести лет от роду, партийный, родственников за границей нет! - неуклюже пошутил он, пародируя анкетные вопросы. - И служу я в...

Он неясно пробурчал какое-то длинное составное название, в котором Евлалия Григорьевна поняла только последнюю часть: "...тресте".

- Садитесь, пожалуйста! Семенов сел и еще раз огляделся.

- Там, наверное, ваш уголок? - кивнул он головой на отгороженную мебелью и ширмой часть комнаты.

- Да, я там с сынишкой, а вот здесь - папа! - показала она на плохо застланную кровать.

- Ваш папа?

- Мой.

- А муж?

Лицо Евлалии Григорьевны немного потемнело.

- Мужа нет...

- Разошлись, что ли? Или репрессирован? - с прямолинейной и уверенной неделикатностью спросил Семенов.

- Он... Его еще два года тому назад арестовали...

- Так, так! - понимающе кивнул головой Семенов. - Сынишка-то большой?

- Скоро пять будет.

И невольная нежность зазвучала в голосе. Семенов взглянул внимательнее.

То, что Евлалия Григорьевна была одета даже для советских условий скромно и бедно, он заметил и раньше, как и раньше же заметил ее безвольный рот и почти робкий взгляд. Но когда нежность зазвучала в ее голосе, он заметил и другое: то, что она, бесспорно, была сейчас такой, какой бывала всегда. Она хоть и чувствовала себя неловко в его присутствии, но все же была сама собой, и даже неловкость ее была ее собственной.

- А отец служит где-нибудь? - продолжал Семенов свой допрос.

Евлалия Григорьевна даже не удивлялась его бесцеремонному любопытству, потому что он спрашивал так, как будто имел право спрашивать.

- Нет, папа... Он совсем больной! - словно извиняясь за отца, сказала она. - Я служу, а он - нет.

- Стало быть, трудно жить? Ставка-то ведь, поди, ерундовая?

- Двести сорок...

- Ну, и вычеты... Заем, подоходный, то да се... На руки сколько выходит? Рублей двести?

- Двести...

- Так, так!

Семенов огляделся еще раз.

- А что это я у вас машинки не вижу? Машинистка вы, а машинки у вас и нет.

- Машинки у меня нет! - несмело призналась Евлалия Григорьевна.

- А если частная работа попадется, так вы что, - на местпромовской машинке ее стучите, что ли?

- Нет, я... Как же на местпромовской? Неудобно... - застенчиво улыбнулась Евлалия Григорьевна и опустила глаза.

- Гм! Неудобно! - криво усмехнулся Семенов. - Ходить туда лишний раз, конечно, неудобно, потому что отсюда далеко и времени надо много терять, а вообще-то... Какое ж тут неудобство?

Евлалия Григорьевна ничего на это не возразила и только вяло повела плечом: <Да/>, неудобно все-таки!"

Семенов встал, смотря поверх головы Евлалии Григорьевны.

- Ну, вы уж на Ваську моего не сердитесь: он парень шустрый и ловкий, но ведь и на старуху бывает проруха. Так вы...

Ему надо было попрощаться и уйти, но он не уходил, а как будто ждал еще чего-то. А в глубине его глаз пряталось за твердостью и самоуверенностью что-то скрытное: словно бы недоумение, словно бы вопрос. Глаза смотрели так, как будто они не могут чего-то рассмотреть, а поэтому чего-то и не понимают. А, может быть, совсем и нет того, что надо рассмотреть и понять?

Прошло с полминуты.

- Впрочем, до свиданья! - немного спохватился Семенов. - И на меня тоже не сердитесь! - сделал вид, будто улыбнулся он, но никакой улыбки у него не получилось.

- Ну, что вы! - очень искренно вскинула на него глаза Евлалия Григорьевна. - А вы-то тут при чем?

- Ну, как так - "при чем"? В машине-то ведь я сидел.

- Вы! - очень мягко согласилась Евлалия Григорьевна.

- Ну, стало быть... Впрочем, оно конечно неважно! Вот и все. До свиданья.

Он пожал руку и сделал движение, чтобы пойти, но тут же задержался, испытующе посмотрел на Евлалию Григорьевну в упор и вдруг, совсем неожиданно, спросил очень небезразличным тоном:

- А если я к вам еще раз приду? Можно? Но дожидаться ответа не стал.

- Я загляну! - немного резко бросил он и, словно рассердившись на что-то, вышел.

Глава II

Шурика (сына Евлалии Григорьевны) не было дома: он был у Софьи Дмитриевны, у той старушки, которая жила "в чуланчике". Когда Евлалия Григорьевна уходила на работу, она отводила Шурика к Софье Дмитриевне, хотя все знакомые советовали ей отдать его в детский сад. Но детского сада Евлалия Григорьевна боялась, и этот страх был у нее довольно сложен.