— Ну, это тоже не слишком надежное доказательство, но если разложить спички в ряд и поджечь их все, то получишь большое пламя. Когда я изложу все, до чего додумался, Бьярне Брогеланду, полиция проверит все, что ты говорила и делала за последние два года. Они будут копаться во всем, что найдут, — в электронной почте, эсэмэс, квитанциях, счетах — и пытаться связать это с убийством и подозрительным случаем со смертельным исходом. А когда будут готовы результаты токсикологической экспертизы и они подтвердят, что в крови Стефана был орфирил, косвенных улик будет так много, что ты окажешься за решеткой. Леденец, как ты совершенно справедливо заметила, не является доказательством, но вспомни дело Ордерюдов. Четыре человека были приговорены к длительным срокам из-за гребаного вязаного носка.[15]
Анетте молчит. Хеннинг смотрит на нее и хочет ответить на холодную улыбку Анетте.
— «Какой смысл быть гением, если о тебе никто не знает?» — произносит он, подражая ее голосу. Она поднимает на него глаза. — Все люди так или иначе хотят получить признание в своей области. Мы хотим слышать аплодисменты. Нас такими создали. Именно поэтому ты отдала мне сценарий. Ты хотела, чтобы я
Анетте все так же стоит и смотрит на него. Хеннинг поворачивается и видит, что из церкви выходит траурная процессия.
— Как ты и сказала, Анетте, теперь начинается сумасшествие.
Она смеется над этим замечанием.
— Ух ты, — говорит она, попеременно качая головой из стороны в сторону. Она снова подходит близко к нему, берет у него из рук леденец и отправляет его себе в рот.
— Знаете, кто сказал мне, что вкуснее всего, когда кладешь в рот целую горсть?
Она демонстративно чавкает конфетой.
— Уверена, что вы, такой умный, сможете догадаться, — говорит она, не дожидаясь ответа. Анетте смотрит на него долгим взглядом, а затем снова улыбается и двигается в направлении траурной процессии. Хеннинг следит, как она идет по траве мимо скорбящих, как она оглядывает их, кивает знакомым, но не присоединяется к процессии. Вместо этого она идет к входу в церковь. Анетте не спешит. Как будто ее совершенно ничего не заботит.
Но вполне возможно, что она права, думает Хеннинг, когда Анетте исчезает из поля его зрения, а кладбище заполняется одетыми в черное людьми. Вполне возможно, не удастся доказать, что именно она срежиссировала и осуществила действия, приведшие к гибели двух человек. Потому что она ни в чем не созналась, ни сейчас, ни в палатке на Экебергшлетте, а улики против нее очень слабые.
Ярле Хегсет говорил обычно: «Преступления редко кладут под дверь Управления полиции, завернув в подарочную бумагу и перевязав красивой лентой». Иногда бывает легко. Улики говорят понятным языком, преступник дает признательные показания — либо по доброй воле, либо под тяжестью предъявленных ему улик. Но бывают и такие процессы, когда утверждения стороны обвинения полностью противоречат показаниям обвиняемых. Так было и так всегда будет.
Но для него правда всегда имеет значение. Хеннинг видел ее в ледяных глазах Анетте. А за время следствия многое может произойти. Могут появиться новые улики. Свидетели могут рассказать нечто, позволяющее увидеть действия Анетте в другом свете. Ей придется отвечать на множество вопросов, а всегда давать абсолютно одинаковые ответы трудно, снова, и снова, и снова отвечать на сложные вопросы трудно, каким бы умным ты ни был.
Хеннинг не уходит с кладбища до конца похорон. Он не поднимает глаз, не слышит, что говорят вокруг, и начинает прислушиваться, только когда раздается песня:
Хеннинг подавляет в себе воспоминания и боль, несмотря на то что постоянно видит перед собой Юнаса. Кажется, только теперь у него хватит сил навсегда проститься с сыном, только сейчас он готов принять случившееся. Хеннингу не удалось сделать этого в тот раз, потому что он не хотел, не мог, был не готов принять факт того, что Юнас больше никогда не разбудит его утром слишком рано, не заползет к нему в постель, чтобы уютно-преуютно полежать в ожидании начала детских передач по телевизору.
Трудно быть признательным за то, что мне пришлось пережить, думает Хеннинг, трудно помнить каждый день, каждый миг, а не погрузиться в моменты, которые никогда не произойдут. Но если мне удастся поверить в то, что шесть лет, которые Юнас прожил на этом свете, были лучшими годами моей жизни, то это неплохое начало.
Это не так уж и много, но тем не менее это начало.