Панихида получилась красивой, содержательной, спокойной, печальной. Церковь наполняется монотонным голосом священника, лишь изредка раздается шмыганье носом и тихий плач. Хеннинг старается не думать о своем предыдущем походе в церковь, когда он в последний раз слышал, как плачут люди, потерявшие ребенка, но эти мысли остановить невозможно. Даже во время поминальной службы его преследует мелодия «Маленького друга».
Просидев на службе четверть часа, он поднимается и выходит. Настроение, запах старой церкви, звуки, одежда, лица — все отсылает его на два года назад, когда он сам сидел в церкви на первом ряду и размышлял, сможет ли когда-нибудь снова стать человеком, удастся ли собрать его из частей, на которые он распался.
Как мало изменилось с тех пор, думает он, выходя в проход. Хеннинг не может заставить себя думать о том, что находится там, внутри, и поджидает его, что еще не закончилось, что он не смог выпустить наружу. Но теперь, когда он знает, что голова его снова работает, этого не избежать. Мне не миновать этого, я должен сделать что-то с когтем в своей груди, с этими изматывающими часами, ритмично тикающими внутри меня, никогда не умолкающими, не позволяющими мне опуститься в спокойный ил и закрыть глаза с чувством выполненного долга.
Выйдя на улицу и почувствовав на лице дуновение свежего ветра, он немного ослабляет галстук. Хеннинг отходит на несколько шагов от входа. Голос священника доносится до самых дверей. Садовник приводит в порядок могилу неподалеку. Хеннинг идет по траве между надгробными памятниками. Зеленая сочная трава коротко подстрижена, все растения ухожены.
Он огибает церковь и видит надгробные памятники, спускающиеся с холма ровными рядами, напоминающими зубы. Хеннинг спокойно идет между ними, размышляя о том, что давно не навещал Юнаса, но, как только замечает ее, отгоняет от себя эту мысль.
Анетте стоит перед прямоугольной ямой, вырытой в земле, в которую Хенриэтте Хагерюп опустят на веки вечные. Хеннинг чувствует, как после того, как он решает подойти к ней, по его телу пробегает ветерок беспокойства. Поблизости никого нет. Она одета в черную юбку и черный блейзер поверх черной блузки.
Анетте поворачивается, когда Хеннинг тихо подходит к ней сзади.
— Вы тоже не смогли там усидеть? — спрашивает она, улыбаясь.
— Привет, Анетте, — говорит он, встает рядом с ней и заглядывает в яму.
— Ненавижу похороны, — начинает она. — Мне кажется, лучше проститься вот так, здесь, до того как начнется сумасшествие.
Он тихо кивает. Оба они некоторое время молчат.
— Не рассчитывала встретить здесь
— Нет, — отвечает он. — Я нахожусь именно там, где должен.
— Как это? О чем это вы?
Он делает шаг в направлении края ямы и вспоминает строчки Колбейна Фалкейда,[13] положенные на музыку группой «Вамп»:[14]
Двадцать три года, думает он. Хенриэтте Хагерюп было всего двадцать три года. Интересно, успела ли она почувствовать, что
Хеннинг опускает руку в карман.
— Тебе казалось, ты все продумала, — говорит он, встречаясь глазами с Анетте. Осторожная улыбка превращается в нервную складку в уголке рта. Он видит, что эта фраза застала ее врасплох, но так и было задумано. Он ждет окончания драматического эффекта.
— Хм?
— Я никак не мог понять, почему это ты вдруг стала такой внимательной и предупредительной. Подвезла меня в Экеберг под жутким ливнем. В тот момент еще не было объявлено о смерти Стефана. Но ты об этом знала. Ты знала, потому что была последней, кто видел его в живых. Ты знала, потому что позаботилась о том, чтобы он лишил себя жизни.
Она поднимает брови.
— Что за черт…
— У тебя эпилепсия, так ведь?
Анетте переминается с ноги на ногу.
— Я могу заглянуть в твой рюкзак?
— Что? Нет!
— Эпилептики обычно принимают лекарство под названием орфирил. Готов поспорить, что у тебя там есть коробочка или баночка орфирила, — говорит он, указывая на ее рюкзак. — А может, баночка пуста?
Она не отвечает, но глядит на него так, словно он нанес ей глубокую обиду.
— Таблетка орфирила очень похожа вот на это, — продолжает Хеннинг, извлекая из кармана пиджака пакет леденцов «Кнотт». Он вытряхивает из него белую конфетку и поднимает маленькую белую кругляшку, внимательно изучая ее. — Стефан уже раскрыл карты перед своими родителями, и вас обоих ожидал долгий судебный процесс. Но ты нашла возможность предоставить Стефану честь единолично отвечать за ваше преступление. А может, это с самого начала входило в твои планы?
— О чем, черт возьми, вы сейчас говорите?