Мне повезло: я всю жизнь рисую!

В перерыве между «нашими» ходил мальчик Витя Топоров, сын адваката Топоровой и шептал: «Мама очень просит быть сдержанными, а то устроют провокацию и всех удалят из зала». Но быть сдержанными было очень трудно, в курилке моя теперешняя жена Вика залепила пощечину гнусному Воеводину, обвинителю от Союза писателей. От своего отца она знала, что отец Иосифа Александровича —— Александр Иванович в блокаду буквально спас от смерти старшего Воеводина, а теперь сын участвовал в травле Иосифа.

— Многие считали и до сих пор уверены, даже на Западе, что Бродский своей славой обязан суду.

Виктория Беломлинская: Вы знаете, у последующего поколения поэтов была совершенно бредовая идея, что им нужно попасть в тюрьму, чтобы завоевать славу. Но недаром Иосиф очень не любил вспоминать о своем суде. Потому что брошенное кем-то неумное мнение, что его «сделал суд» — глупое и ложное. До суда целый круг его ровесников признал в нем гения. И хотя слово это достаточно расхожее, но применительно к Иосифу оно приобретает свой губокий, исконный смысл. В нем с юности были все приметы гения. Они были в опережающей возраст мудрости, и в тех провидениях, которые есть в его стихах. Взять хотя бы «Письма римскому другу»: «Как сказал мне старый раб перед таверной: „Мы, оглядываясь, видим лишь руины“. Взгляд, конечно, варварский, но верный…» А ведь когда это было написано — в 1972 году!

Е. Рейн и И. Бродский. Фотография, подаренная В. Беломлинской.

Стишок на обратной стороне фотографии: " Любимая Виктория! Какая траектория, разводит и сближает нас, хранит и обижает нас? Зачарованные ИБ и ЕР»

— Ваши отношения продолжались после возвращения Иосифа из ссылки?

— Да, продоложались. 26 июля 1968 года на мой день рождения Бродский и Рейн написали мне шуточное поздравление на обороте картинки из журнала Playboy. Там была сфотографирована красавица, лежащая на леопардовой шкуре:

Таланту исполинскому ——

Мишелю Беломлинскому,

без вожделенья скотского,

от Рейна и от Бродского.

Баллада с посылкой

1

Забудь, Мишель, свой дар ничтожный.

И не страшись болезни кожной.

Все суета: и дар, и слава.

Войди в картинку эту справа…

И кончается так:

А случай этот бытовой

Сдай в «Карандашик Боевой».

Хоть диспансер ему грозил,

модель поставив на колени,

«Художник нам изобразил

глубокий обморок сирени».

«Карандашик Боевой» — ироническая переделка названия издательства «Боевой Карандаш», выпускающего юмористические плакаты, в котором я тогда печатался.

— Вы эмигрировали очень поздно, в 1989 году. До этого вы не виделись с Бродским?

— Виделись. Мы поехали в гости к Викиной сестре в Нью-Йорк, и они с мужем повезли нас в Леше Лосеву в New Hampshire. По пути мы заехали к Штернам в Бостон, а потом к Иосифу. Конечно, встреча была очень трогательна, со слезами: «Ну, Киса, Киса, успокойся!» — говорил он Вике. Он подарил нам книжки: «Урания», «Часть речи» и «Конец прекарсной эпохи». На всех нарисовал кота, сделал трогательные надписи, например, на «Урании», написал: «Юле, Вике и Мишке от Джозефа по книжке. 6 апреля 1988. S. Hadley. Иосиф Бродский».

Я спросил: «А тебя здесь рисовали? Делали шаржи?» Он засмеялся: «Да нет. Вот только твой…» —— и показал на какую-то французскую газету, прикнопленную на кухне к стене. Там была статья о нем и мой рисунок —— тот самый. Потом он повез нас обедать куда-то далеко на своем «мерседесе», шикарно и лихо вел его, а на заправке охотно мне позировал, когда я снимал его. Зашел разговор о его поездке в Питер. Я решительно не советовал ему ехать. «Ведь родителей уже нет. А там столько людей, у которых из-за истории с тобой были неприятности служебные, что я просто побоялся бы ехать. Тебя там эти гебешники подкараулят где-нибудь и покалечат, потом скажут, что ты был пьяный, и т. д. — «Да, это тоже реально…» — соглашался он со мной.

— Значит после получения Бродским Нобелевской премии вы были еще в Союзе. Как там отмечали это событие?

— В 88-м году в Ленинградском доме кино был устроен первый официальный вечер, посвященный Нобелевскому лауреату Иосифу Бродскому. Я сделал большой плакат: на фото шведский король вручает поэту премию, а сверху факсимильно воспроизвел статью из газеты 64-го года о суде на ним с идеальным для плаката названием «Тунеядцу воздается должное…»