Мне повезло: я всю жизнь рисую!

Вскоре появилась чернокожая красавица — подруга Де Ниро и Регина — жена Козакова. Прекрасная переводчица. Разговор оживился. Де Ниро расспрашивали о его впечатлении о России, о Москве, об увиденных фильмах (он был приглашен в жюри Московского кинофестиваля).

Заговорили о Ленинграде. Он был в восторге от города. Тут я решил, что уместно показать мою книжечку. Она ему очень понравилась, он внимательно рассматривал все рисунки, особенно киносъемку, узнал Авербаха, очень смеялся над изображением киногруппы, наговорил мне много приятного. Я ему книжечку подарил и на титульном месте написал: «Замечательному американскому актеру Роберту Де Ниро на память о Ленинграде.» И расписался.

Но в мою глупую голову даже мысль не пришла попросить автограф у него. Он, наверное, сильно удивился. Так что автографа Де Ниро в моей коллекции нет.

Одно утешает — у него есть мой.

УЖИН С МАРЛЕН

Автор — Виктория Беломлинская

МАРЛЕН ДИТРИХ

Это случилось в 1964 году.

…И были мы тогда ослепительно молоды. И очень красивы. Яркой необычной, экзотической красотой отличалась Жанна. Наполовину русская, наполовину китаянка, высокая — в мать, в отца — нежноликая, восточной фарфоровой хрупкости, отточенности, она обладала поистине артистическим вкусом, намного опередившим моду — не только нашу тогдашнюю, но и всякую вообще. Это потом уже женщины полюбили обвешивать себя гирляндами бус, каждый палец на руке окольцовывать, запястья украшать множеством браслетов. А тогда это казалось папуасской дичью, но Жанне шло зверски, так же, как шла к её матовой коже, к прелестной восточной припухлости губ яркая, как пламя, помада.

Все выделяло её из толпы бесцветных, безликих обитателей нашего северного города. И не могло не случиться, чтобы теплым июньским днем праздно прогуливавшийся по Невскому проспекту молодой американец не заметил бы сидящую на лавочке у Екатерининского садика Жанну, не взбодрился бы, не оживился бы, не припомнил бы тут же, что уже видел её прежде — ну как же, конечно, на встрече этой скучной невыносимо, какой-то вымуштрованной ленинградской интеллигенции с Марлен. За весь вечер только один раз прозвучал смех, когда она спросила, на каком языке присутствующие хотели бы с ней говорить: на немецком, французском или английском? Все напряженно молчали, и вдруг кто-то сказал: «А нам все равно!»

И зал грохнул от хохота. Они с Марлен не поняли, что произошло, но переводчица, необыкновенно грудастая, пучеглазая Нора перевела и объяснила, что эти люди смеются потому, что ни одного из перечисленных языков не знают. Он тогда так и не понял, что здесь смешного, скучным взглядом обвел зал и вдруг увидел эту красивую, яркую женщину, такой необычной наружности. Сидящий рядом с ней мужчина тоже был необычен — его абсолютно лысую, гладко выбритую голову безупречной формы украшали черты лица замысловатой лепки, крупные, извилистые и нос, и губы. С веселым прищуром светились на лице умные живые глаза. И в осанке его ощущалась какая-то нездешняя свобода. «Хорошо бы познакомится с ними, — подумал Берт Бакарак, аккомпаниатор и даже много больше, чем аккомпаниатор, стареющей Марлен. — Старушка совсем закиснет в этом городе от скуки. Белые ночи, конечно, красивы, но это все не для неё. Нужно какое-то общество…»

Официальная часть встречи закончилась, он ринулся в толпу, но куда-то они исчезли — эта женщина и её спутник. И вот вдруг здесь, на Невском, он увидел её.

Чудесно! У него есть приличный повод подойти. Спросить, куда и почему они так быстро исчезли тогда. Он почему-то был уверен, что эта женщина поймет его. Она должна говорить по-английски или на каком-нибудь еще языке, кроме русского.

Жанна училась на отделении восточных языков в Университете и бегло болтала на китайском. Чуть-чуть знала английский. Во всяком случае, сумела объяснить, что спутником её на той встрече был муж — Гага. Он художник. Вместе с другом, тоже художником, владеет мастерской, ателье. Недалеко, на Васильевском острове. Можно дойти пешком, а можно доехать.

В мастерской у Миши с Гагой Берту очень понравилось. Особенно его поразил шарж на Марлен Дитрих — вот она стоит на сцене в своем знаменитом палантине из пуха гагары, накинутом на платье, усыпанное бриллиантами — величественная, недоступная и притягательная, божественная, манящая Марлен.