Конец его партии составляли стихи, взятые по большей части из Нагорной проповеди. Стихи, бывшие пророчеством о том, что ждало его братьев по крови. Он пел, почти восторженно возглашал, а хор ему вторил:
Ни скопцы, ни даже эсеры, конечно, не готовы были принять такое его понимание слов Христа – впрочем, инициатором конфликта были не они, а Дева Мария, – особенно же их возмущало, что в соответствии с правилами, установленными Лептаговым, они обязаны поддерживать своими голосами то, что пел этот еврей. Как бы соглашаться с ним. Недовольство зрело в них долго, но они терпели, боялись, что все это может дойти до Лептагова и весьма ему не понравиться. В конце концов они решились переговорить с евреем и послали одного из своих сказать ему. Посланному он ответил тоже словами Христа: «И некто сказал ему: вот матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: Кто матерь Моя и кто братья Мои?» Однако на другой день пришел.
Они начали спокойно, доказывая ему, что он недаром не поет всю Нагорную проповедь, а пропускает стих за стихом, иначе каждому было бы понятно, что Христос обращался на горе не к единоплеменникам своим, а к единоверцам, тем, кто за ним пошел, оставив и дом и родных, но потом распалились и, перебивая один другого, стали кричать, что он из народа, на котором кровь Спасителя, и чтобы он вообще не смел петь ничего из Евангелий. Еврей тогда промолчал, они были уверены, что он внял их словам, но на следующей спевке он прибавил к партии еще один стих, пропев своим густым баритоном:
«Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и обратившись не растерзали вас». И это они тоже были вынуждены пропеть вслед за ним. Впрочем, на следующей репетиции они, хотя и не сразу, и не дружно, ответили ему другими словами Христа: «Ниневитяне восстанут на суд с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной; и вот, здесь больше Ионы». После этого он уже никогда тот стих не пел.