Мне ли не пожалеть…

Теперь, когда она, дочь своего отца, стала для себя восстанавливать эти связи, она вдруг убедилась, что с хлыстовством он никогда по-настоящему не рвал. Все прежнее уцелело. Просто секта выросла, и ей для самых разных вещей понадобились люди, неотличимые от основного населения империи. Те, кого православные бы считали своими, и правительство и чиновники тоже бы считали. Пришло время куда более тонкой работы, так чтобы тебя учили, проповедовали тебе не другие, не извне, а свои, которых и слушать будешь без опаски и стеснения. Отец ее и был послан с этим: не проповедовать совсем новое, будто вчера было так и вы так верили, а сегодня это ложь и молиться надо об ином, а чуть-чуть, еле-еле, изнутри подкапывая и подгрызая, чтобы потом, когда-нибудь, упало уже само.

Из прежнего ничего не ушло и не затерялось, наоборот, там, где раньше хранилась, когда надо перетекая в безопасное место, истинная вера, теперь заодно с верой, ее путями двигались всевозможные товары и сведения, где, когда, что покупается и продается, – оказалось, что пути эти так хороши, что годятся и для одного, и для другого. Стоило любому войти в святые воды, Господь как бы брал его под свое покровительство и уже не оставлял. Это были тайные, скрытые от непосвященных реки истинной веры, и тем, кто был допущен плыть по их волнам, тем, кому был дан корабль, чтобы по ним плыть, удача была во всем.

Краус был наблюдателен, и, очевидно, он догадывался, что что-то готовится, потому что за неделю до дня, на который был назначен побег, он самым настойчивым образом стал расспрашивать Бальменову, что она собирается делать. Такого рода разговоры были совсем не в духе их семейных отношений, может быть, поэтому Бальменова отвечала очень неумело, сразу запуталась, а потом (в сущности, никаких оснований что-нибудь скрывать у нее не было) сказала правду. Выслушав ее, Краус неожиданно заявил, что едет с ней.

Дальнейшее известно мне плохо. Я знаю лишь, что побег был организован образцово и спустя две недели они кружным путем (через Вологду, Каргополь и Архангельск) добрались до сравнительно безопасной Финляндии, но здесь не задержались. Остановиться в этом бегстве Бальменова уже не могла, и сына она родила в Швеции, в Стокгольме, в январе 1915 года. Денег у нее и Крауса с самого начала было мало, меняя квартиры, города, страны, они часто переезжали. Бальменова, и тогда и позже, всегда утверждала, что делалось это, чтобы запутать, сбить погоню со следа, но я думаю, что причина была более прозаическая: они снимались с места и ехали туда, где жизнь была хоть немного дешевле. В таких условиях ни нормально выкормить, ни содержать ребенка у них не было, конечно, никакой возможности. В конце концов отцу Крауса удалось разыскать их в одной из берлинских ночлежек и после недолгих переговоров увезти ребенка обратно в Россию.

Раньше в Кимрах, едва там стало известно, что Бальменова зачала, и дальше, во все время ее беременности, и скопцы, и эсеры самым энергичным образом предъявляли на будущего ребенка свои права. Наверное, именно поэтому ее побег обе стороны равно восприняли как измену и так до конца не простили его Бальменовой.

Когда Лептагов узнал, что она бежала, он был уверен, что Господь внушил ей эту мысль, что это Он увел от народа его Христа. В последние месяцы перед побегом Бальменова вообще ни о чем не могла думать, как только о том, чтобы спасти сына, спасти, как любая другая мать спасает свое дитя. Она мечтала об одном, что у нее будет самый обыкновенный ребенок, а не такой, которого распинают снова и снова, как первого из хлыстовских Христов. Но в Германии, измученная бесконечным бегством, она постепенно стала привыкать к тому, чего от нее ждали, чаще и чаще объясняла Ему, кто Он. Говорила, что Он спасет мир, спасет людской род, правда, тут же, испугавшись, останавливалась на полуслове – ведь для этого Он должен был принять мученическую смерть. В конце концов она совсем запуталась в том, кто она и кто Он, должна ли она спасать Сына, – и тогда пусть гибнет мир, или Господь предназначил Его на страдание и смерть и не ее дело мешать Божьим замыслам; в этом состоянии она и отдала ребенка отцу Крауса.