Мне хорошо, мне так и надо…

Когда Мирей и Рон вернулись на Окинаву, оказалось, что они очень друг по другу соскучились, теперь они почти не расставались. Он допоздна засиживался в её квартирке. Они лежали на узкой кровати, целовались, их руки касались друг друга, и Мирей понимала, что в первый раз ей по-настоящему нужен мужчина, каждый раз она надеялась, что вот сейчас он будет с нею, но этого не случалось. В душной ночи они лежали на белых простынях почти раздетые, Мирей видела, как белела её смуглая кожа на фоне его почти черной. Ей нравилось его крепкое тело, твёрдые мышцы, квадратиками выделяющиеся на животе, жилистые сильные ноги с мощными икрами. Когда их желание становилось императивным, он вдруг отодвигался:

– Нет, бэби, это неправильно. Так нельзя. Мы не должны… прости, это я виноват.

– Да в чём ты виноват? Я хочу тебя. Что тебе мешает?

– Нет, бэби… я лучше пойду.

– Почему?

– Потому, что я должен быть с женой, а мы не женаты.

– Да плевать на это, другим это никогда не мешало.

– Никогда не смей мне говорить о других… Я не хочу о них знать.

– А у тебя что, никогда не было женщин?

– Прости, бэби, мужчина не может говорить о своих женщинах. Это тоже неправильно.

– Ты такой правильный, что мне противно.

– Да, я правильный, но если тебе со мной неприятно, я могу уйти.

– Нет, если тебе мешает, что мы не женаты, давай поженимся! В чём проблема?

– О, бэби, тут не одна проблема, их много. Дай нам бог сил, чтобы их преодолеть.

– Какие проблемы? При чём тут бог?

Рон молчал. Так бывает, когда человеку надо много сказать, но он не знает как, не может решиться, боится, что его объяснения покажутся странными, потому что у другого совершенно другие ценности. «Ты будешь членом моей семьи, а я – твоей. Примут ли нас семьи? Будешь ли ты дочерью моим родителям, а я внуком для твоих бабушки с дедушкой? Я не уверен». – «Да плевать, это наше решение». Мирей все эти архаичные доводы казались нелепыми. Какая разница, кто что скажет? «Нет, плевать нельзя. Я не стану плевать, не могу». Рон был совершенно серьёзен. «Даже ради меня?» – недоумевала Мирей. «Даже ради тебя, бэби», – такого она не ожидала услышать. Как же так? Внезапно до неё кое-что дошло. «Это потому что я еврейка?» – «И это тоже. Ты еврейка, француженка, белая, короче, ты – чужая. Пойми, они гордятся мной, хотят видеть меня счастливым. Для этого мне следует жениться на милой чёрной девушке и иметь с ней много детей. Я не могу их ослушаться, родители должны меня благословить». Рон говорил это очень грустно, но Мирей вместо того, чтобы его пожалеть, пришла в ярость. «Ага, ты опять про бога этого вашего. Слово-то какое нашёл «благословить». Я не верю в бога. Нет бога! Вот и мои бабушка с дедушкой только и знают, что о боге думать. Я от них ушла. Что мне теперь и от тебя уходить? Как мы будем с тобой жить? Как?» – она не замечала, что кричит и слёзы льются у неё по лицу. «И вообще, что ты всё о своих родителях? А мои? Ты думаешь, мой дедушка будет в восторге, что я с негром путаюсь? Не просто путаюсь, а хочу выйти замуж за негра и родить чёрных детей? Я знаю, что они меня проклянут, как они мою мать прокляли, но мне-то как раз на это наплевать. Я всё равно сделаю, как я хочу. А ты – трус! Трус! Вали отсюда! Видеть тебя не хочу». Последние слова она уже кричала ему в спину, через секунду хлопнула входная дверь. Рон ушёл и Мирей была уверена, что он никогда не вернётся. Может так и надо. Не пара они. Дедушку с бабушкой это замужество убило бы. Да и пусть бы умерли, раз так. Мирей было так плохо, что она сама не заметила, как уснула, горестно всхлипывая.

На следующий вечер Рон как обычно появился в её общежитской студии. Он был собран и деловит, сразу объявил, что звонил родителям и долго с ними разговаривал. Короче, родители ему верят, очень его любят, отец обещал благословение и теперь нужно, чтобы Мирей поговорила со своими и тогда они поженятся. Официальная церемония в штабе, свидетельство подпишет командир части, а потом, может быть, ему дадут отпуск, такие прецеденты на базе были. Всё, теперь она должна позвонить в Париж. Рон не сказал Мирей, что родителей больше всего беспокоила церковная церемония у них дома. Неужели её не будет? Ну как же так? Нельзя ли всё сделать по-человечески, ведь это так важно… Рон был вынужден напомнить отцу, что Мирей еврейка. Отец скорбно молчал, возразить ему было нечего.